Наконец реквизит был отправлен в галерею, а Петра заперлась в ванной — своем храме, — чтобы завершить приготовления.

Когда Вим предложил отвезти ее в галерею, она в ответ только буркнула:

— Да не опекайте вы меня, будто мы десять лет женаты. Я и сама доеду, если только эта идиотка Мег сумеет вызвать мне такси.

А потом вдруг обернулась и посмотрела на него:

— Зато я хочу, чтобы вы зашли ко мне за кулисы, как только спектакль закончится. И ведите себя как ревнивый любовник, я вам разрешаю. Это лучший способ отделаться от всяких озабоченных.

Вим кивнул, не зная, как относиться к манере Петры по-военному раздавать приказы: принять как знак доверия или разозлиться.

Он спустился из мезонина и нашел Мег в большом лофте.

— Вы позаботились о такси?

— Да, оно было заказано за три дня, и я им не меньше четырех раз перезванивала, чтобы убедиться, что машину подадут точно в нужное время.

— Спасибо, Мег.

— Хотите виски? «Лагавулин» пятнадцатилетней выдержки.

— Думаю, мне это просто необходимо.

Она принесла ему бокал:

— С одним кубиком льда, как вы любите.

— Именно вы — та женщина, на которой мне следовало бы жениться.

Мег уже и не пыталась вычитать на замкнутом лице Вима, что скрывается за этим грамматическим нюансом — «следовало бы». Сколько времени она выдержит рядом с человеком, которого она любит, а он ее нет и который теперь через слово упоминает о том, что им надо бы пожениться, хотя это, конечно, невозможно.

Как у нее повелось, чтобы справиться с огорчением, Мег укрылась в туалете.

В девятнадцать ноль-ноль из ванной катапультировалась Петра и, словно лавина, обрушилась на Вима, на Мег, на организаторов шоу, на «эту дерьмовую Бельгию» и «зрителей-идиотов», в последний раз вопросила, зачем она тратит столько сил, ублажая этих неблагодарных, начисто лишенных вкуса людишек, и наконец, хлопнув дверью, вышла и погрузилась в такси.

Оказавшись одни, Вим и Мег переглянулись, словно два погонщика верблюдов, оставшиеся в живых после песчаной бури.

— Еще стаканчик? — предложила Мег.

— Обязательно! — ответил Вим.

И, потягивая ароматную жидкость с привкусом торфа и дыма, они болтали о том, как идут дела в галерее, обсуждали клиентов и одного нового художника, с работами которого они только что познакомились и решили его продавать. Им обоим такая расслабленная беседа о том, что составляло суть их повседневных трудов, была удивительно приятна. Виму вовсе не хотелось уходить, и Мег пришлось показать ему стрелки часов:

— Не опоздайте на шоу.

Вим вдохнул и тяжело поднялся, хотя обычно бегал как живчик.

— И не забудьте ключи.

— Да, Мег.

— Я погашу всюду свет.

— Спасибо, Мег, спасибо за все.

Он забрал связку ключей и вышел.

Мег обошла все три этажа, закрыла ставни, включила сигнализацию и собралась уходить.

Ее ключей на месте не оказалось. В панике она обыскала карманы, сумочку, потом, боясь, что сработает сигнализация, отключила ее и предприняла уже систематические поиски.

Увы, ключей не было: Вим случайно унес их с собой.

Теперь ей было не уйти домой. Она, конечно, могла просто захлопнуть дверь, но как решиться на такой риск, когда по стенам развешано произведений искусства на несколько миллионов евро. Нет, невозможно. Придется дождаться возвращения Вима и Петры. И, взяв бутыль шотландского виски, она налила себе выпить, причем теперь это уже была не парижская порция, а хорошенький стаканчик, как пьют истинные фламандцы.

В конце концов, что страшного, если она останется тут. Все равно ее никто не ждет.

Шоу Петры фон Танненбаум очаровало брюссельскую светскую публику.

— Вульгарности ни на гран!

— Это революция жанра!

— Одновременно и первый план — женское великолепие, и второй — намеки и аллюзии, и третий — китч.

Прислушиваясь к этим банальным комментариям, Вим продолжал пить. Во время спектакля он вдруг осознал, что Петра стала ему противна; даже ее лепной силуэт перестал ему нравиться: он знал, какая тренировка мышц стоит за этими безупречными очертаниями, угадывал пот, прячущийся в порах этой припудренной кожи, а глядя на ее идеально гладкий живот, понимал, какие усилия она тратит, чтобы оставаться в такой форме.

Как и договаривались, он изображал сторожевого пса перед артистической уборной, потом по одному пропускал к ней воздыхателей, вперяя в них злобный взгляд. Поскольку эта комедия работала на его репутацию самца, для чего, как он считал, хороши любые средства, он выполнил свою задачу в совершенстве.

И скучно ему стало, только когда он оказался в машине вдвоем с Петрой. Она же, обрадованная успехом своего шоу, оказалась словоохотливой, как никогда.

— Дорогой, в каком возрасте мне уходить со сцены? В тридцать восемь? Я решила так.