Шрифт:
Мстислав старался забыть Оксану, но слишком жива была память о ней. Однажды она приснилась ему. Накануне, проходя мимо рябины, услышал голос Оксаны. Остановился, огляделся - вокруг никого.
А ночью князю приснилось, он в Киеве, в монастыре. Его встретила строгая мать игуменья:
« - У нас нет Оксаны, есть сестра Анна, - сказала она.
Удалилась игуменья, и тут же он увидел Оксану всю в чёрном одеянии.
– Зачем ты явился?
– спросила она.
– Ты принёс мне лишнее страдание.
Он ответил:
– Почему ты ушла в монастырь, или я не любил тя?
– От любви и скрылась в келье. Я пострижение привяла, очиститься хочу. Уходи и не искушай, не вспоминай меня. Когда ты думаешь обо мне, на душе моей тяжесть, она болит…»
Пробудился Мстислав и долго не открывал глаз, не покидал сон.
Сразу же после утренней трапезы, взяв с собой Хазрета, князь отправился на охоту и неделю не возвращался в Чернигов.
День выдался морозный, хмурый. К обеду подул ветер и пригнал снежную бурю. Мстислав велел поминутно бить в большой колокол. Его мерный звон разносился далеко за Чернигов, облегчая заблудившемуся путнику выйти на дорогу.
Снег замёл всё, превратив и Десну и луга в одно общее поле, коварное, бездорожное, на каком человек легко сбивается с пути…
Буран застал Петра вблизи Чернигова. Он возвращался из Киева с большим коробом соли. Нанял Петра черниговский торговый человек Гараська. Выехали в Киев тремя санями, загрузились, а когда возвращались, Пётр отстал от товарищей - заезжал в монастырь, к Оксане.
Облепленный снегом, он правил теперь, сам не ведая куда, пока не убедился, что ездит по большому кругу. И Пётр дал волю коню. Теперь он и сам был не рад, что надумал повидать сестру. Её проведал, а белая смерть подкараулила его. Выбьется конь из сил, не отыщет дорогу, остановится и занесёт пурга сани и его, Петра. Он уже чувствовал, как холод забирается под тулуп, борода и усы обрастают сосульками. Пётр беззвучно молился. Вдруг ему почудился удар колокола. Он прислушался. Так и есть, звонили где-то в стороне.
– Ну, каурый, вывози!
– обрадовался Пётр и направил коня на звуки колокола.
А они всё отчётливей. И лошадь и смерд повеселели…
Через полчаса Пётр въехал на черниговский Подол а без труда отыскал подворье гончара Семена…
Утром пробудился - тишина, и буря не воет, а день солнечный, снег искрится. Решил смерд, прежде чем ехать к купцу, поискать его на торгу. И не ошибся. Пока снимали короб с солью, Пётр по рядам походил. Неожиданно увидел князя. Тот его остановил:
– Как в обже, Пётр?
– Неделю не был.
– Что так?
– Подряжался за солью в Киев.
Мстислав брови поднял:
– Видел?
Пётр кивнул.
– Вспоминала?
– Нет…
Мстислав, не став больше разговаривать, повернулся и покинул торг.
4
Весной приступили к строительству угловых башен. Начали с левой, от Десны. Заложили основание, а когда оно устоялось, принялись за стены. Башню делали квадратной, двухъярусной, со стрельницами, и получилась она устрашающей.
По замыслу Мстислава, когда мастеровые возведут угловые и воротние башни, их соединят бревенчатыми стенами с забором. По княжеским расчётам, Чернигов должен огородиться новыми укреплениями лета в четыре.
Что ни день, Мстислав на стройке, торопил. Однажды смерды, отбывавшие урок, отказались подвозить кирпич, подступили к Мстиславу:
– Князь, скоро хлеб сеять, а мы иным заняты!
Озлился Мстислав:
– Для меня ли стараетесь? Для Чернигова! Будут крепки стены, и печенеги город не разорят, и ваши деревни устоят, а вас в неволю не погонят…
К концу лета встала первая башня.
В один из первых дней страдника месяца, никому не сказав, куда едет, Мстислав отправился к старому пасечнику. Оставив отрока с конями на опушке, пошёл известной ему тропинкой.
На поляне висел ровный и спокойный гул. Было время роения и доброго взятка. Старик, в чистой, посконной рубахе навыпуск, босиком, переходил от колоды к колоде, проверял, не потянули ль пчелы маточную ячейку. Увидел Мстислава, обрадовался:
– Здрави будь, князь, давно не навещал.
Принёс миску с душистым мёдом, поставил на стол, сел рядом с Мстиславом, а тот долго слушал пчелиный гул. Наконец сказал:
– Хорошо у тя, дед.
– Вишь, как трудятся Божьи угодницы, и всё человеку. Им-то самим много ль надобно?
Поднялся, сходил в избу, поставил жбанчик и глиняные чашки:
– Выпьем, княже, моей медовухи, сладка и хмельна, враз повеселеешь. Да и не печалься, судьба у неё такая, Богу служить, - перевёл пасечник разговор на Оксану.
– Отчего она в монастырь удалилась?..