Площадь была пуста. Из дверей храма выглянул тощий парнишка в чёрной рясе и скуфейке, видимо, монашек-послушник, и, увидев князя, замер, приоткрыв рот.

Не раздумывая, Святослав вбежал в храм, оттолкнув монашка, и притворил за собой дверь.

В полумраке церкви, освещённой лишь светом нескольких свечей у иконостаса да скудными лучами солнца, пробивающимися сквозь щелевидные оконца под куполом, лицо монашка показалось ему совсем детским.

— Ты кто? — спросил он, тяжело дыша после бега.

— Послушник Печерского монастыря, — тоненьким голосом ответил монашек и добавил, помявшись: — А имя мне Паиська.

— Что здесь делаешь? — Святослав попытался спросить это с доброжелательным любопытством, но напряжённый и прерывистый голос выдавал его.

— Так тутошний священник отец Михаил перешёл сюда из нашего монастыря, я же у него грамоте когда-то обучался. Вот и заглядываю, — обстоятельно объяснил монашек.

— Где он?

— Не знаю, княже. Смута в Киеве, а отец Михаил страсть как жаден до событий в жизни...

— Ты назвал меня князем. Ты меня знаешь?

— Кто же не знает сына князя Всеволода, мир праху его.

Разговаривая, Святослав всё дальше и дальше отходил от входной двери вглубь церкви. Наконец ему удалось встать за колонной, поддерживающей свод левого притвора. Он прислушался... Тишина. Только ворковал в куполе сизарь, спутавший, видимо, жаркий август с весенним месяцем.

Он вгляделся в лицо монашка. Наивные детские голубые глаза, чуть вздёрнутый нос, веснушки и удивительная смесь любопытства, страха и восторга. Он понял: этого можно не опасаться.

— Ты знаешь, что кияне против нас поднялись?

— Вестимо, — протяжно ответил монашек.

— Ты меня не выдашь?

— Господь с тобой! Из Божьего храма не выдают, князь, — сказал Паиська с укоризной.

— Можешь выполнить одну мою просьбу?

— Постараюсь, княже.

— Найди отца Михаила и скажи, что я прошу убежища.

— Ты проси у святой Ирины-заступницы, отче же токмо её земной предстатель.

— Бог мой, что ты тут болтаешь... — Святослав спохватился и не договорил.

В глазах монашка было столько восторженного истовства, что он понял — оскорблять его веру недопустимо.

— Только никому, кроме отца Михаила, ни слова.

— Я понимаю, княже.

Святослав хотел было попросить монашка разузнать о Ягубе, но это требовало лишнего времени, и он коротко сказал:

— Иди.

Паиська засеменил вглубь церкви.

— Куда же ты?

— Тут дверь есть, к могилам на церковном дворе... — И монашек исчез.

«Вот я и предал Ягубу, — подумал князь с горечью. — Предал своего дружинника, нарушил дружинную правду — «не пожалей жизни за друга своего».

Князь опустился на колени и стал истово молиться...

Стемнело. Догорели свечи. Сизарь под куполом умолк.

Скрипнула дверь, прошуршала ряса, и в сопровождении Паиськи появился отец Михаил, весь в чёрном, как и надлежало иеромонаху, и потому почти невидимый в темноте храма.

— Отче! — окликнул его князь, вглядываясь в лицо священника.

Седая борода тщательно подстрижена, белоснежные волосы пушисты и летучи, тёмные глаза внимательны и слегка лукавы. Отец Михаил благословил князя и протянул ему руку для поцелуя. Князь, не колеблясь, склонился и поцеловал мягкую кисть.

— Не жалуют киевляне вас, Ольговичей, — сказал вместо приветствия отец Михаил.

Святослав не нашёлся что ответить.

— Батюшку твоего терпели, — продолжал священник, — так он, что ни говори, орлом был. И мать твоя — жена достойная. Слыхал, как она Изяславово воинство от врат Вышеграда отвела?

— Не слыхал.

— Истинно с Богом в сердце вышла к ним княгиня... А ты пришёл сюда с Богом ли в сердце или же токмо страх загнал тебя в дом Божий?

— Страх, — признался Святослав, почувствовав, что отцу Михаилу следует говорить правду.

— Что не лукавишь — зачтётся. — И без запинки продолжил: — Скоро вечернюю служить буду, народ соберётся. Из храма я тебя не выдам. А ты набрось-ка на себя монашескую хламиду — бережёного и Бог бережёт, сын мой. — И отец Михаил сделал знак рукой.

Стоявший у него за плечом Паиська исчез и через мгновение появился с чёрным подрясником в руке.

— Голоден?

Святослав отрицательно замотал головой, натягивая подрясник.

— После службы останешься в храме, переночуешь тут. На ночь Паисий тебя запрет, а утром подумаем...