Признаться, я долго, целое десятилетие, не решался, по этическим соображениям, доверить свои воспоминания листу бумаги и тем самым предать их гласности. У любой акции, особенно такой представительной, как «Аэлита», есть свои, так сказать, парадная и закулисная стороны, и не всегда корректно смешивать эти понятия. Преодолела мое внутреннее сопротивление мысль о том, что когда-нибудь, убежден, будет воссоздана история фэновского движения, «Аэлиты» в частности, и «закулисные» заметки очевидца о вручении первой в нашей стране НФ-премии, о ее первых лауреатах, возможно, пригодятся, да и сегодняшнему читателю, надеюсь, небезынтересны. Горькая весть о кончине Аркадия Стругацкого с новой силой вернула память к тем далеким дням…

Идея «Аэлиты» как праздника отечественной фантастики пробивала себе дорогу долго и мучительно. Не забудем, события происходили в конце семидесятых годов, в пик застоя. В партийных кругах, а именно они располагали решающим голосом, фантастику расценивали как потенциальную угрозу коммунистической идеологии, в литературных — как продукцию второго сорта. В Москве идею пробивал энергичный Сергей Абрамов, нынешний главный редактор еженедельника «Семья», я — в Свердловске. Наконец, всё определилось: и статус «Аэлиты», и ее первые лауреаты: Александр Казанцев, братья Аркадий и Борис Стругацкие.

Гости (Бориса удержало нездоровье) приехали в Свердловск поздно вечером. На другой день я отправился в гостиницу нанести визит вежливости (а заодно покормить обедом). С обоими лауреатами до этого я лично не был знаком, хотя, естественно, знал, что их отношения трудно назвать дружескими, и следовательно, мне предстояла нелегкая роль наведения мостов. Беседа с Александром Петровичем носила преимущественно светский характер. Когда речь зашла о ресторане, он тактично дал понять, что обед дает он как лауреат «Аэлиты». Вынув бумажник, Казанцев отсчитал купюры. Грешен, я тихонько порадовался про себя. «Аэлиту» никто не финансировал, и каждый рубль был на счету.

Поднявшись этажом выше, в номер Стругацкого, я начал разговор с предложения Казанцева. Аркадий Натанович быстро отреагировал:

— А когда я смогу дать обед? Ведь мы с Борисом, кажется, тоже лауреаты?

Программу пребывания гостей я знал наизусть, как таблицу умножения, и с сожалением ответил, что, увы, такой возможности больше не представится. Аркадий Натанович нахмурился:

— Так дело не пойдет! Вы ставите меня в крайне нелепую ситуацию: Казанцев кормит меня обедом, а я его нет!

Логика в этом была, но программа есть программа, к тому же согласованная с обкомом партии! Стругацкий же и нашел выход:

— Значит, так. Прошу вас передать Александру Петровичу, что сегодняшний обед дают лауреаты, подчеркиваю, не лауреат, а лауреаты. Сколько с меня причитается?

Делать нечего — сами заварили кашу с «Аэлитой», самим ее и расхлебывать — поплелся я к Казанцеву. Не скажу, что известие его порадовало, но справедливость доводов солауреата он признал, сказав при этом:

— Только я очень прошу вас быть хозяином стола и первым произнести тост.

И, помолчав, тихо добавил:

— Вы же знаете экспансивность натуры Аркадия Натановича.

Этого я тогда еще не знал, но предложение посчитал разумным и, тихо ненавидя предстоящий обед, отправился заказывать столик. Уже одно то, что два писателя, два москвича не изъявили ни малейшего желания самим, хотя бы по телефону, «утрясти оргвопросы», а предпочли общаться исключительно через посредника, не вселяло оптимизма. А вечером предстоял праздник, ради которого редакция, местные «фэны» потратили столько сил и времени. Неужели всё это, зло думал я, коту под хвост? Не для того же, в конце концов, чтобы полюбоваться борьбой самолюбий двух мэтров, собрались любители фантастики!

В назначенный час я решительно занял председательское место в торце стола, лихорадочно додумывая первый и столь важный тост, когда малейшая ошибка в расстановке акцентов грозила обернуться конфликтом. Тонкость состояла еще и в том, что инициаторы «Аэлиты» сознательно пошли на то, чтобы не ранжировать лауреатов, не распределять их на первые и вторые номера, а наградить на основе паритета.

Не успел я привстать со стула, чтобы произнести вымученную речь, как из-за стола рывком поднялся Стругацкий с рюмкой коньяка в руке.

— Вы позволите? — он обратился ко мне не столько просительно, сколь неколебимо утверждающе.

Секундное замешательство… Во взоре Александра Петровича явственно читалась укоризна: «Ну что? Я же предупреждал вас…» А что прикажете делать мне? Стругацкий громадой возвышался над столом. Я молча кивнул — будь что будет! За столом воцарилась наэлектризованная тишина.

— Я был тогда пацаном, — начал Аркадий Натанович звучным красивым голосом, — но до сих пор хорошо помню, с каким нетерпением ждал заключительного звонка, а нередко и убегал с последнего урока. Дело в том, что к обеду нам домой приносили почту, в ней «Пионерская правда», в которой печатался роман Казанцева «Пылающий остров». С продолжением, понимаете? И меня снедало нетерпение: что же дальше произойдет с героями?