— То есть, поверите ли, если бы я не видел вас перед собою, все то, что произошло только что, показалось бы мне совсем непонятным сном. Ведь бывает же такое странное сходство! Вот гляжу я на вас теперь и прямо глазам своим не верю. Понимаете ли, вы похожи на того человека до мелочей: и рост, и фигура, и лицо совершенно одни и те же: даже ваш голос походит звуком на его голос, это — прямо наваждение какое-то! — и он развел руками.

— Но скажите же, ради Бога, — сказал Баскаков, — кто же это он, этот таинственный незнакомец, благодаря сходству с которым я чуть-чуть не убил человека и чуть-чуть не убили меня самого?..

Антон Петрович задумался на несколько мгновений.

— Я не могу сказать вам его имя, — после небольшого раздумья промолвил он, — я не имею права посвящать вас в чужую тайну, но скажу вам только одно, если вы случайно где бы то ни было встретите человека, который будет похож на вас так же, как вы похожи на собственное отражение в зеркале, — бегите от него без оглядки! Этот человек способен на все дурное, а если он случайно только узнает, что в ваших руках была жизнь Левашева и тот остался жив, — он вам никогда не простит этого. И берегитесь его мести! Я не могу вам сказать ничего больше, но, может быть, со временем вы сами, встретив этого человека, поступите с ним так же, как поступили сегодня мы с вами, и не оставите ему жизни.

Василий Григорьевич невольно вздрогнул от этих слов; какое-то странное предчувствие сжало его сердце: он был почти уверен, что ему придется столкнуться со своим двойником.

— Я не буду настаивать, — проговорил он, — не буду выведывать от вас чужой тайны, вы меня плохо знаете и не должны питать к незнакомому человеку доверия — это совершенно понятно, но я вам верю и никогда не забуду вашего совета. Но теперь скажите мне, пожалуйста, что вы знаете о моем двоюродном брате? Вы сказали, что вы — его приятель. Вот я три дня хожу в иностранную коллегию, три дня добиваюсь узнать, жив ли он, И ничего не могу добиться, кроме ответа: «Мы не знаем».

По губам собеседника Баскакова пробежала легкая усмешка.

— Скажите мне, собственно, для чего вам нужно знать, где находится ваш брат?

— Ах, Боже мой! Да затем, чтобы увидеться с ним — ведь мы с ним не видались почти целых четыре года… И, наконец, меня прямо пугает его неведомое отсутствие. Говорят, что уже два месяца, как он уехал из Берлина, что он уже целый месяц находится в Петербурге, а я совершенно не могу разыскать его следов. Вы знаете, мне даже пришло в голову, что он пропал в застенках тайной канцелярии.

— Свят, свят, свят!.. — с комическим ужасом воскликнул Лихарев. — Не поминайте, да еще в ночи, про это никому не любезное учреждение. Нет, можете успокоиться, Николай не сделал ничего такого, чтобы очутиться в руках бироновских палачей, и даже пользуется большим благоволением некоторых особ, которые защитят его от шпионов господина Ушакова.

Василий Григорьевич облегченно вздохнул. Теперь он готов был благословлять судьбу, столкнувшую его в герберге с Левашевым и его приятелем, и, если б только это столкновение не имело такого печального исхода, он был бы вполне счастлив. Если Николай невредим и на него не пали грозные очи начальника тайной канцелярии, значит, нечего опасаться и ему самому, значит, нечего и тревожиться, и пугаться тех страхов, какие рисовало ему давеча его воображение. И, крепко пожимая руку Антону Петровичу, он сказал:

— Не знаю, как и благодарить вас, вы меня просто воскресили. Но скажите мне, где же Николай? В Петербурге или где в ином месте?

Лихарев опять улыбнулся.

— Вот этого опять не скажу, это — опять не моя тайна. Одно могу сказать — ваш братец здрав, жив, невредим и в полном благополучии.

— Но ведь мне хотелось бы его увидать!

— И увидите, и, весьма вероятно, очень скоро. Скажу вам так, по секрету, что я даже извещу его о вашем присутствии в приневской столице.

— Мне ничего больше и не надо, и за это спасибо. Передайте ему только, чтобы он не долго скрывался, так как мне совсем не улыбается петербургская жизнь и я тотчас же после свидания с ним удеру в Москву.

— Али наша столица не пришлась по вкусу? — усмехаясь, спросил Лихарев.

— Какое! — воскликнул Василий Григорьевич. — Я в Москве совсем иное думал, а теперь скажу, что если и ввек Питера не видать, так и то Бог с ним. Что это за город такой, где вместо жизни слякоть да уныние да люди на людей ни за что ни про что со шпагами кидаются?

— Это, так сказать, в наш огород? На это уж вы не посетуйте, такова, видно, судьба. Мите за это вы здорово отплатили, а меня простите — повинную приношу. Вольно ж вам такое сходство иметь с человеком, которого неведомо как еще земля держит. А впрочем, как видите, все к лучшему. Не походи вы на того мерзавца — не вышло бы между нами ссоры, не выйди ссоры — мы бы не познакомились, а не познакомься — так бы вы и слонялись по Петербургу, разыскивая Николая и не зная, куда он подевался. Ну, а теперь иное дело, так что вам гневаться не след.

— Да я об этом и не говорю. Что до меня, так я всему этому очень рад и главным образом рад знакомству с вами.

— И я от души рад — значит, будем знакомы. Захаживайте ко мне, я живу отсюда недалеко, в доме Шнитцлера, на углу Адмиралтейской и Мойки. Заходите, я всегда буду вам от души рад. Кстати, вам все равно придется ко мне зайти, чтобы узнать, когда вы можете повидаться с Николаем…

Они крепко пожали друг другу руки и расстались друзьями. Баскаков, совершенно успокоившийся и освободившийся от угнетавшего его ранее страха, отправился на заезжий двор.