— Смею заметить, — тактично прерывает тягостное молчание Константин, — осталась ещё одна комната, действительно небольшая, та, что совмещена с малым кабинетом. Если наша гостья не любит слишком просторных помещений, там ей покажется уютнее.

— Нет, эта никуда не годится! — решительно заявляет хозяин. — В ней вообще не развернёшься! Да и кабинет мне бывает иногда нужен.

— Раз в году, — словно бы невзначай роняет дворецкий, — когда приходится скрываться от совсем уж назойливых… м-м… гостей под предлогом срочной работы. Остальные дни он пустует. Но комнаты в полном порядке, сударыня Ива, не беспокойтесь. Мы привыкли, что господин Николас может в любой день нагрянуть не один.

А господин Николас видимо уж очень хочет сразить меня своим размахом, но приходится идти на поводу у новоиспечённой родственницы и собственного персонала. Он сдаётся.

— Ладно, валяйте. Всё равно больше ничего не осталось.

Из небольшого тамбура-холла ведут ещё две двери. Первая, как я понимаю, в пресловутый малый кабинет, вторая в «чулан», где, с точки зрения хозяина, теснота неимоверная. И я с облегчением перевожу дух, потому что вижу нормальную комнату квадратов на двадцать, уютную, с окном до самого пола, выдержанную в тёплых бежевых тонах. И никакой помпезности: простая, хоть и достаточно широкая кровать со множеством подушек, как я и люблю, небольшое старинное бюро, письменный стол, туалетный столик с овальным зеркалом, банкетка, два кресла. Всё, что нужно для счастья и отдыха. Лёгкий палас на полу, полосатая обивка стен и приятным контрастом — два сочных пятна натюрмортов — один над кроватью, другой чуть поодаль.

Вау! И даже несколько книжных полок!

Мне нравится. Мне действительно это нравится.

Константин сияет, увидев, что угодил. Николас, однако, недоволен.

— Ну, раз тебя устраивают каморки… — бурчит.

— Да ты что! — говорю восторженно. — Ник, если это и каморка — то самая лучшая в мире! И здесь тоже камин! Да у меня никогда не было собственной спальни с камином, да ещё с таким окном!

— Рад, что вам это место по душе, — с чувством глубокого удовлетворения говорит дворецкий. — Прошу вас, располагайтесь. Я сейчас пришлю к вам горничную. — И отбывает.

— Видала? — кивает ему вслед мой родственничек. — Вертит мной, как хочет, а ты ему ещё поддакиваешь! Ну чем тебе не нравятся мои хоромы? Нет, я тебя заставлю потом переехать, ты только привыкни! И против горничной не возражай, — прерывает он, хотя я и не думаю протестовать. — По статусу тебе положено. Распоряжайся ею, как хочешь, да и поговорить тебе будет с кем, я ж при делах. У меня тут, знаешь ли, маленький бизнес, который нужно время от времени контролировать, а потому уделять тебе времени столько, сколько бы хотелось, к сожалению не смогу. А-а, вот и она…

Он ловко перехватывает за талию впорхнувшую миниатюрную девушку в форменном белом передничке и с наколкой на золотых кудряшках. Бедняга и так ему до середины плеча, а тут под хозяйской мощной рукой пискнула, затрепетала и вроде бы сжалась… Ещё одна феечка. Он снисходительно гладит её по головке, как младенца.

— Придётся потерпеть, дорогуша, я же к вам ко всем как-то приспосабливаюсь. Хотя никто не оценит, чего мне это стоит. — Скорбно вздыхает. — Ива, это Аглая, она довольно миленькая, и даже сообразительна. И не гляди на меня так: хоть она и красотка, но я младенцами не питаюсь. Всё. Осваивайся. Через полчаса жду тебя в столовой, я же обещал тебе горячие пончики!

— И шоколад! — кричу я вслед. — Я всё помню!

Стоим мы с этой напуганной-перепуганной девочкой друг против друга, а я совершенно не знаю, что мне с ней делать и как себя вести. Должно быть, она тут недавно и сама не сообразит, с какого края за дело взяться. У Кэрролов мне с Мартой повезло, та — стреляный воробей, все порядки знала, и не она меня, а больше я её слушала; а как быть с этой пигалицей? Можно подумать, я с малолетства при горничных…

— Ой, — вдруг говорит златокудрое дитя, и голубые гжелевские глаза раскрываются широко, как у куклы. — А это кто?

Конечно, это мой непоседливый маленький рыцарь, которому не сидится на месте; решил полюбопытствовать, что там, в большом мире творится, и высунулся у меня из-за пазухи. Хорошо, что девочка не из пугливых, а то подняла бы визг на весь дом.

— Это, — пересаживаю ящерка на плечо, — моя персональная домашняя зверушка, и к тому же — друг и защитник. Зовут его Рикки, он не кусается, если его не обижать, любит молоко и всякие вкусняшки, но без меня его, чур, не кормить. Договорились?

— Договорились, — заворожённо отвечает она. — А можно его погладить?

Мой зверёк так и вспыхивает изумрудными чешуйками, так и переливается, и на робкий девичий вопрос снисходительно пригибает голову. Гладь. Дозволяю. От меня не убудет.

Так вот и налаживаются контакты с местным населением.

Аглая оказывается девушкой достаточно шустрой, просто стеснительной. Приступ робости сменяется безудержной болтовнёй, и пока она готовит мне ванну, я успеваю понять из нескончаемого словесного потока, что вся женская часть обитателей этого дома поголовно влюблена в своего не совсем юного, но такого обаятельного господина, который, к сожалению… Ну, тут всё ясно. Наш бабник на самом деле ограничивается поддержкой образа ловеласа и плейбоя, а в реальной жизни достаточно разборчив.