Кофе кажется мне чересчур горьким, и я добавляю сахару. Николас кладёт ладонь на моё колено.

— У них часть твоей ауры, и это замечательно, Ива. Она каким-то образом родственна этому миру и хорошо поддерживает их на плаву. Но не рассчитывай на большее, — и голос его звучит жёстко, — тебе придётся перевести их к нам домой. Но будь уверена: чего бы ты в нём не боялась, — я всегда буду рядом.

Чашка в моей руке снова дребезжит о блюдце, и я торопливо опускаю её на стол, чтобы не расплескать. И молчу. Ник встаёт, за моей спиной меряет кухню шагами: три шага вперёд — три назад.

— … Маленький заштатный городишко, — он словно размышляет вслух. — Это даже хорошо, что родились они именно здесь: соблазнов меньше, да и намного спокойнее, чем в мегаполисе. Ты прекрасная мать, ты растила их практически одна, из трёх шкурок вылезая, как Рикки, на этой своей долбанной работе. Но вот ты их вырастила, а что дальше? Что ты сможешь им дать? Этот город с грехом пополам годится, как тихая заводь для ушедших на покой, для пенсионеров, но детям-то здесь прозябать нельзя! Ты не думала, что лишаешь их будущего?

— Пусть так. А что дашь им ты? Ты, Мага, ваш отец? Что?

— Любовь, — не задумываясь, отвечает он. — Любовь отцовскую, которой они никогда не знали, и любовь деда с бабушкой, которую они потеряли так рано. Блестящее образование. Фамильную резиденцию на берегу моря. Представляешь, несколько башен уходят прямо в прибой! Новых друзей и новую школу с абсолютно новыми предметами, безумно интересными. Мир, полный чудес и волшебства, красивейший и невероятный. Душа моя, — он усаживается напротив и берёт мои ладони в свои. — Неужели тебе ни разу не хотелось, чтобы утро — твоё и детей — начиналось не в этой конурке, где комнаты похожи на гробики, а в замечательной просторной спальне с окнами от пола до потолка, выходящими в сад? Чтобы просыпаться не от будильника, а от птичьего пения и засыпать под шум прибоя? Чтобы ночью можно было подняться на башню и любоваться на звёзды, как мы на яхте любовались, помнишь?

И вдруг я слышу за плечом глумливый смешок.

«Говорил же — сама ко мне придешь. Мы же ещё не доиграли!» — отчётливо шепчут мне на ухо.

Я зажимаю уши и трясу головой. Нет! Не хватало ещё, чтобы этот Мир… этот Игрок втянул и моих детей в своё действо! Никогда!

— Что ты слышала? — Николас торопливо отводит мои руки. — Что? Чем он тебе угрожал? Ну?

У меня дрожат губы.

— Послушай, — говорит он гневно. — Ива, ты же здравомыслящая женщина, взрослая женщина — и позволяешь какому-то юнцу диктовать себе условия? Какому-то прыщавому подростку?

— Подростку?

— Ты что, до сих пор не поняла? Согласен, демиурги могут кичиться бессмертием, они достаточно долго не умирают, — но ведь они и рождаются когда-то! Этот — наш, — с непередаваемым презрением кидает Николас куда-то в потолок, — ещё совсем зелёный. Может, ему и есть тысяча-другая лет, для них это даже не школьный возраст. Да ты прикинь: у него поведение, психотип — как у избалованного ребёнка, который привык получать всё, что захочет любой ценой, не оглядываясь ни на какие моральные принципы!

— Постой-постой, да с чего ты вообще взял…

— Мальчишка, — уверенно продолжает Николас. — У него наверняка есть собственное земное тело, соответствующее психотипу, но он счёл его недостаточно солидным для общения с тобой. Кстати, а ведь он попытался заронить сомнения ко всем, в ком при тебе воплощался, заметила? Вспомни, как ты от меня шарахнулась, стоило мне подойти? Он хотел накрыть две цели сразу: ошарашить всемогуществом и заставить тебя подозревать всех, кто для тебя значим.

— Подросток? — Я начинаю потихоньку свирепеть. Николас, наклонившись ко мне, упирается лоб в лоб и смотрит в глаза.

— Ива-а… — шепчет он. — Это же так просто… Я даже удивлён, почему ты сразу этого не поняла. Неужели ты думаешь, что зрелый мужчина ограничился бы такими детскими шалостями, как поглаживание и невинные поцелуи в шейку? Он, по меньшей мере, попытался бы тебя раздеть. И уж будь уверен, мог бы зайти достаточно далеко, и ты не была бы против.

— Это ты по себе судишь? — тоже шёпотом отвечаю.

— Это я по себе сужу, — подтверждает Ник, выпрямляясь. И смотрит насмешливо и ласково. — А у него за всеми играми просто не было времени учиться искусству любви, вот он и не дотянул до взрослого мужчины… Ива, ну что же ты такая трусиха? Зря я тебя учил? Зря знакомил с двойником отца? Я ж тебя не против него натаскивал, вспомни, а против того, кто может на тебя надавить, так, как сегодня! А демиург в человеческом теле уязвим…

— Стой! — не выдержав, я хватаюсь за голову. — Подожди! Слишком много на меня всего и сразу! Дай мне усвоить!

Николас молча притягивает меня к себе. И какое-то время мы просто сидим, обнявшись.

— Душа моя, — говорит он вкрадчиво. — Если бы ты не была женщиной моего брата, уж я бы довёл дело до конца…

И отстраняется, заработав тычок в грудь, справедливости ради — символический. Маге перепадало гораздо увесистее.

— Вот и ладно, — ничуть не обидевшись, говорит. — Однако давайте закончим, солнца мои. Аннушка, а ты всё помалкиваешь? Между прочим, здесь и о тебе речь идёт, и твой голос зачитывается.