Солидные гости заняты делом: господин Гоберт обсуждает поставку фуража для северной армии, господин Мальяр поставку провианта для альпийских войск. Господин Деланне хочет получить концессию на леса. А господин Уврар, краса республики, Уврар, самый богатый плут Франции, — о чем он толкует тихонько с хозяином? Флот? Соль? Седла? Нет, сегодня голова Уврара занята более поэтическими вещами: он торгует у гражданина директора красавицу Терезу. Он знает, что Баррас просчитался: Тереза способна разорить кого угодно. Но Уврара хватит, чтобы поднять самую дорогую потаскуху республики. Поговорив, они жмут друг другу руки: видимо, сошлись.

Брезгливо морщась, проходит Тальма из одной залы в другую: повсюду «кожа», «десять тысяч», «подкупить администратора», повсюду сделки, сплетни, интриги.

Душно! В этом году на редкость жаркое лето… Тальме невмоготу среди разряженного сброда. Еще раз какая-то супруга поставщика сукна лепечет:

— Прочтите монолог!.. Ах, я чувствую «Отелло» до глубины души! А вы?

Тальма улыбается:

— Нет. Сейчас я чувствую до глубины души другую пьесу: «Мадам Анго».

Он откланивается, уходит. Душно и на улице… Хоть бы гроза нашла! Но в черном небе неподвижные, густые звезды. Их тысячи. Среди них одна «Нептун» — ее открыл Лаланд. Он вспоминает. Погреб, чердак. Сейчас дом продан, да и больше не нужны никому ни чердак, ни погреб. Все перебесились. Андре Шенье говорил о свободе. Давид при Робеспьере мечтал о равенстве. Что же теперь? Миллионы господина Уврара. Неужели за это погибло столько благородных сердец?.. Неужели революция — это только подвиги, мечты, кровь, преступления, горячие слова, примеры мужества и зверства, а после — лакеи во дворце, севрские бонбоньерки у крестьян, шлейф мадам Анго и скука?

Тальма идет по темным улицам. Он мучительно думает, думает вслух, пока его не останавливает актер-приятель:

— Ты что же, разучиваешь новую роль? Какую?..

— Роль современника. А впрочем, я устал… Спокойной ночи!

Гости тем временем разошлись. Баррас задержал Леревельера и Рейбеля: им надо о многом поговорить. Баррас вдруг забывает и прериаль и то, как он предал «гренелльцев». Он оглядывается: не подслушивают ли швейцары, и уныло говорит:

— Дело дрянь! Две трети «совета» — против. Бартелеми, Карно. Если не случится чуда, республике — конец. А с нею — нам.

Это ясно всем и без слов Барраса. Долго они гадают: кого призвать на помощь? У рабочих нет оружия, к тому же рабочие больше не пойдут сражаться за республику: «Видали»… Патриоты уничтожены. На кого же опереться? Как-никак они не роялисты. Они хотят спасти республику. Может быть, положиться на армию? На генералов?.. Гош шлет Директории одно предупреждение за другим: «Неужто во Франции больше нет республиканцев?» Что же, можно вытребовать Гоша из Гааги с преданными ему войсками. А как настроен Бонапарт, герой Италии, кумир Парижа?.. Без Бонапарта — трудно…

Баррас старается успокоить товарищей:

— Бонапарт хоть и честолюбив, но он стойкий республиканец. Талейран сегодня мне рассказал, что Бонапарт потребовал у папы контрибуцию: сто картин или статуй на выбор, но обязательно бюст патриота Марция Брута…

Виконта легко обнадежить. Недоверчиво усмехаясь, Леревельер говорит:

— А вы забыли, что он нам писал еще в нивозе? Забыли?.. Хорошо, я вам напомню. Он писал: «Настало время объявить, что революции больше нет, она закончилась»…

Февраль — май 1928

Париж

В третий том Собрания сочинений Ильи Эренбурга входят повести «Заговор равных» (1928), «День второй» (1932–1933) и стихотворения 1915–1958 годов.

Тридцатые годы были периодом интенсивной общественной и литературной деятельности И. Г. Эренбурга. В конце 20-х и в начале 30-х годов он побывал во многих странах мира. Его поразила «короткая память» французов, для которых Верден стал далекой историей. Он увидел фанатизм немецких нацистов, рост голода и безработицы, грязные фашистские листовки. Он изучал статистику и экономику, читал финансовые обзоры и отчеты акционерных обществ, встречался с «деловыми людьми» капиталистического мира.

В Испании, куда в 1931 году Эренбург впервые поехал, он попал в самую гущу революционных выступлений крестьян, — он рассказал об этом советским читателям в очерках «Испания» (1932).

«Я встретил людей, — писал он позднее, — которым невыносимо трудно жить, они улыбались, они жали мне руку, говоря слово „товарищ“, они храбро шли на смерть ради права жить» [1] .

Летом и осенью 1932 года Эренбург много ездил по Советской стране. Он побывал на строительстве магистрали Москва — Донбасс, в Кузнецке, в Свердловске, в Новосибирске, в Томске. Он увидел героический энтузиазм и упорство людей, строивших социализм в тяжелейших условиях.

Действительность предстала перед Эренбургом как два равных полюса, два резко противоположных мира, столкновение которых были неизбежно.

Эренбург не мог оставаться в стороне, он понял, что «судьба солдата — не судьба мечтателя и что нужно занять свое место в боевом порядке» [2] .

Следствием этой по-новому понятой гражданской активности и явилось творчество Эренбурга 30-х годов.