Выражаясь фигурально, ему предоставляется полная свобода лишь для смены вывески на фасаде Белого дома, обозначающей название «новой эры» правления нового президента (эра «новых рубежей», эра «великого общества» и т. п.).

В государственных делах каждый президент прислушивается к советам магнатов финансового капитала независимо от того, были они во время избирательной кампании на его стороне или в лагере соперника. Партии-близнецы приводят в Белый дом президентов, отличающихся один от другого лишь стилем политики, размерами дозы социальной демагогии, но в равной степени верой и правдой служащих в конечном счете укреплению позиции американского империализма. Какой бы кандидат на президентских выборах ни победил, он неминуемо ставится в жесткие рамки государственной машины, не позволяющей особых отклонений от курса, предначертанного финансовой олигархией во внутренней и внешней политике [752] .

Преемственность внутренней и внешней политики обеспечивается однородностью той среды, из которой подбираются люди для замещения ключевых постов в правительстве. Распределение министерских постов представляет собой важную прерогативу финансовой олигархии.

Номинально президент свободен в выборе министров. Но на практике любому президенту приходится думать о приемлемости его кандидатов для влиятельных финансовых кругов, особенно при назначении на такие ключевые правительственные посты, как министр финансов, министр обороны, государственный секретарь.

Историк Артур Шлезингер, имевший возможность близко наблюдать закулисную борьбу, сопровождавшую формирование нового правительства президента Кеннеди, отмечает особую роль «нью-йоркского сообщества финансистов и адвокатов, которое издавна поставляло людей как для демократических, так и для республиканских правительств» [753] . «Это сообщество, — пишет Шлезингер, — сердцевина американского истэблишмента... Его нынешние лидеры — Роберт Ловетт и Джон Макклой. Фасад этого сообщества представляют благотворительные фонды Рокфеллеров, Фордов, Карнеги и «Совет внешней политики»... Члены этого сообщества по своей партийной принадлежности являются преимущественно республиканцами. Но им присуще некое чувство, принуждающее их служить президентам любой партии. Рузвельт и Трумен свободно обращались к этому источнику частично для того, чтобы воспользоваться компетентностью членов истэблишмента, а частично для того, чтобы прикрыть свою политику, которая встретила бы оппозицию консерваторов, если бы ее фасад представляли либералы. Остается неясным, кто кого эксплуатирует. Но именно потому, что это остается неясным, обе стороны продолжают находить выгоды в этом установившемся порядке вещей» [754] .

Экономическое могущество магнатов финансово-промышленного капитала образует тонкую и не всегда зримую сеть влияния, обволакивающую любого президента. Вряд ли в истории США был президент, который сохранил политическое «целомудрие» в своих отношениях с американской буржуазией, а в XX в.— с монополистическим капиталом. «Грехопадение» обычно происходит еще на его пути в Белый дом. Одни подобно Гранту и Эйзенхауэру подпадали под коррумпирующее влияние власти денег добровольно или вследствие безволия. Другие подобно Рузвельту и Трумену находились по временам в состоянии фронды к магнатам финансового капитала, но в конечном счете все же оказывались в плену у него.

Франклин Рузвельт не упускал случая заявить о своем намерении ограничить власть «экономических роялистов». Его отношения с некоторыми магнатами временами действительно были весьма натянутыми, особенно во время избирательной кампании 1936 г., когда Дюпоны возглавляли и направляли атаки «экономических роялистов» на укрепленные позиции президента Рузвельта.

Но, как говорят, гони природу в дверь, она войдет в окно. Не успели отшуметь политические битвы 1936 г., как Франклин Рузвельт-младший женился на Этель Дюпон. На пышной свадебной церемонии встретились и обнялись представители двух враждующих кланов. С точки зрения буржуазной морали, этот «династический брак» ничего предосудительного не имел. Это был вполне приличный способ для представителя обедневшего «патрицианского» рода приобщиться к богатству «экономических роялистов» Делавара.

Однако другой сын Рузвельта, Эллиот, в погоне за деньгами поставил отца в одно из самых унизительных положений, в каком только приходилось бывать американским президентам. Эллиот задумал проложить дорогу к быстрому обогащению путем создания собственной радиостанции в Техасе. Для финансирования предприятия он нуждался в займах. Банкиры, разумеется, охотно дали ему деньги под личные векселя. Среди кредиторов оказался один из состоятельных «экономических роялистов» Америки — Джон Хартфорд [755] . Он дал Эллиоту 200 тыс. долл. В 1941 г. предприятие Эллиота обанкротилось. Денег для оплаты векселей у него не было. В декабре 1941 г. президент Рузвельт обратился к техасскому банкиру Джессу Джоунсу с просьбой взять на себя роль посредника в урегулировании с кредиторами финансовых затруднений сына. Джоунс, занимавший тогда важный государственный пост в Вашингтоне, вступил в переговоры с кредиторами [756] . «Хартфорд, — пишет в своей книге Джоунс, — явился ко мне 30 декабря 1941 г. Когда мы подошли к вопросу о долговых обязательствах Эллиота, Хартфорд сказал, что он сделает все, чего желает от него президент, и что деньги не имеют для него большого значения... Следует помнить, что Хартфорд был очень богатым человеком, для которого 200 тыс. долл, были небольшой суммой денег. Просьба сына президента США предоставить заем для создания собственного предприятия, вполне естественно, рассматривалась им (Хартфордом) как благоприятная возможность сделать дружественный жест, который может в будущем принести свои плоды... В то время, когда мистер Хартфорд дал взаймы денег, его собственная компания находилась под угрозой судебного иска со стороны Федеральной торговой-комиссии по обвинению в нарушении антитрестовских законов. Конечно, это было известно президенту... При таких обстоятельствах мистер Хартфорд не должен был ссужать деньги Эллиоту, а президент не должен был разрешать Эллиоту брать эти деньги... Если бы не этот судебный иск... я не вижу ничего такого, в чем можно было бы упрекнуть Хартфорда. Многие богачи заплатили бы гораздо больше за дружбу с президентом США и с его семьей, — особенно с Рузвельтами» [757] . Свою деликатную миссию Джоунс выполнил успешно. Как он сообщил в записке президенту Рузвельту, Хартфорд в его присутствии порвал вексель.

Был случай, когда американскому федеральному суду, разбиравшему иск Джеймса Моффета к нефтяной корпорации «Арамко» пришлось решать вопрос о том, сколько именно следует платить человеку, «торгующему своей дружбой» с президентом США. Джеймс Моффет входил в число близких друзей президента Рузвельта и имел свободный доступ в Белый дом [758] . В течение 20 лет он состоял на службе рокфеллеровских нефтяных компаний и, используя дружбу с Рузвельтом, помог «Арамко» закрепить свои позиции в Саудовской Аравии в наиболее трудные для компании времена.

В 1946 г. Моффет предъявил компании «Арамко» судебный иск об уплате ему комиссионного вознаграждения в размере 1,2 млн. долл, за ту услугу, которую Моффет оказал «Арамко» в 1941 г. в переговорах с правительством Рузвельта о предоставлении финансовой помощи королю Ибн Сауду. Обосновывая иск Моффе-та, его адвокат говорил на заседании федерального суда, что в апреле 1941 г. «Арамко» - «наняла» Моффета для переговоров в Вашингтоне об освобождении ее от бремени финансирования короля Ибн Сауда путем переложения этого бремени на плечи правительства СЩА и Англии. «Арамко» выбрала Моффета для этого дела потому, говорит адвокат, что он долгие годы дружил с президентом Рузвельтом. Моффет, по словам адвоката, «сумел привлечь как помощь президента, так и государственного секретаря Хэлла, и в результате этого «Арамко» сэкономила 30 млн. долл., которые она должна была бы выплатить Ибн Сауду, если бы Моффет не Добился финансовой помощи от правительства США. Поэтому Моффет имеет право, заключал адвокат, получить комиссионное вознаграждение» [759] .