–  Ты хочешь сказать, Аристид, что твоё радение о нашем государстве чище и возвышеннее моего. Так?
– В голосе Фемистокла прозвучала скрытая ирония.
– Вчера на Пниксе [5] ты говорил то же самое, выступая перед народным собранием. Однако народ не прислушался к твоим словам и наперекор твоему красноречию избрал в архонты-эпонимы меня, а не ставленника аристократов Зенодота. Значит, моя речь пришлась более по душе народу, нежели твоя. И мои доводы оказались весомее твоих. Моё честолюбие вредит не Афинам, но эвпатридам. Давай называть вещи своими именами. Я заявляю тебе, что буду непримиримым врагом афинской родовой знати, покуда эта знать не избавится от своих персофильских настроений. Ты только что упомянул про Эгину. Смею тебя уверить, Аристид, что не от эгинцев в скором будущем нам будет грозить величайшее зло, а от персов. И только такие слепцы, как ты и Зенодот, не в состоянии узреть очевидное.

У Аристида вырвался раздражённый вздох.

–  Это стало уже правилом многих ораторов - пугать народ персами, дабы увлечь толпу за собой, - проворчал он.
– Но если рассуждать здраво, то персам ныне не до Эллады, ибо у них в стране полыхают восстания. К тому же Дарий умер, а его сын Ксеркс, вероятно, извлёк для себя урок из отцовских неудач. Я имею в виду поражения персов во Фракии и под Марафоном.

–  Теперь-то эвпатриды похваляются марафонской победой. А ведь когда Датис и Артафрен высадились в Аттике, то среди аристократов было немало сторонников добровольной сдачи Афин персам, - не без язвительности заметил Фемистокл.
– Я не говорю о тебе, Аристид. Однако кое-кто из твоих друзей не вступил в войско и не пошёл к Марафону, предпочитая ждать исхода событий. Это ли не измена?

–  Не нужно искать недругов среди своих сограждан, Фемистокл, - с лёгким осуждением промолвил Аристид.
– Вспомни: когда персы стояли под Марафоном, в Афинах вообще мало кто верил, что нам удастся без спартанцев разбить столь сильного врага. Я считаю, что во время Марафонской битвы не обошлось без вмешательства богов, ставших на нашу сторону. Вот почему афинское войско при его малочисленности оказалось сильнее варваров. Не зря же кое кому из наших воинов привиделся призрак великана в доспехах и с длинной бородой, который крушил персов боевым топором.

–  Боги тут ни при чём, - возразил Фемистокл, который тоже участвовал в том памятном для всех афинян сражении.
– Нас спасло тогда воинское умение Мильтиада. Он единственный из военачальников знал тактику персов.

–  Тем не менее это не помешало тебе, Фемистокл, спустя год после марафонской победы привлечь Мильтиада к суду и посадить в темницу, где тот скончался, - сказал Аристид.
– С твоей подачи судьи наложили на несчастного Мильтиада огромный штраф, которым ещё и поныне выплачивает его сын Кимон. Судьи взвалили вину на Мильтиада за неудачный поход на остров Парос. Но истина была в другом. Признайся, Фемистокл, ты просто завидовал Мильтиаду! Не имея возможности превзойти его популярностью, ты расправился с ним способом низменным и коварным. Как это на тебя похоже!

–  Не стану скрывать, Аристид, трофей [6] Мильтиада по давал мне покоя, - невозмутимо отреагировал на выпад Фемистокл.
– Однако ты, как всегда, перегибаешь палку. Обвинение в суде Мильтиаду предъявил не я, а архонт-полемарх [7] Фанипп. Я же лишь поддержал его. Кстати, ты тогда был архонтом-эпонимом и мог бы спасти Мильтиада от долговой тюрьмы, если бы захотел. Но предпочёл остаться в стороне, видя, каким гневом объят народ. Ведь Мильтиад не только растратил государственные деньги, но и погубил в бесплодной осаде немало афинян.

–  У тебя короткая память, Фемистокл, - возмутился Аристид.
– Ещё до суда над Мильтиадом я произнёс речь в его защиту в народном собрании. Дело и не дошло бы до суда, если бы архонт-полемарх Фанипп не привлёк к обвинению тебя. Ведь это ты взбаламутил народ своими заявлениями, что эвпатриды, дорвавшись до власти, ставят себя выше закона, не давая отчёта в своих действиях, проливая кровь сограждан и обделывая тёмные делишки вдали от Афин. О, я прекрасно помню твою пламенную речь. После неё беднягу Мильтиада притащили в суд на носилках, невзирая на тяжёлую рану, полученную на Паросе.

–  Я не виноват в том, что ты умеешь красиво говорить, а я умею убеждать, - пожал плечами Фемистокл.

–  Все твои убеждения не более чем потакание низменным страстям черни, - молвил Аристид раздражённо.
– Ты готов обливать грязью эвпатридов, лишь бы угодить толпе. Чтобы добиться своего, готов замахнуться даже на святое! Мне ли не знать тебя, ведь мы росли вместе.

–  Росли вместе, однако в школы ходили разные, - усмехнулся Фемистокл.
– Твой отец был более знатен, чем мой. А со стороны матери я и вовсе считаюсь неполноценным гражданином Афин, ибо моя мать не гречанка, а фракиянка. Со школьной поры, Аристид, ты пытаешься внушить мне, что родовая знатность - это дар богов. Ты всегда говорил, что власть в Афинах должна принадлежать аристократам, которые суть соль аттической земли. По твоему мнению, Клисфен [8] совершил большую ошибку, допустив к власти в Афинах ремесленников и бедноту. Мы давно ведём с тобой этот спор. Ты утверждаешь, что опора государства - аристократия, я же считаю, что основа прочности нашего отечества - демократический строй, при котором у знатных и незнатных граждан имеются равные права.

–  Тебя послушать, так в Ареопаге [9] должны заседать одни голодранцы!
– Аристид бросил на Фемистокла недовольный взгляд.
– Пренебрежение к эвпатридам не раз уже выходило тебе боком. Пора бы урану меть, что вражда со знатью до добра не доводит.

–  Это угроза?

–  Нет. Просто вспомни участь Мильтиада. После победы при Марафоне его превозносили до небес. Потом толпа, не скрывая злорадства, упрятала Мильтиада в темницу. Вспомни также участь законодателя Клисфеиа, вынужденного уйти в изгнание и умершего вдали от Афин. Милость народа изменчива.