Известно, что все нормальные дети, не изучая специально грамматики, к 6 годам уже владеют правильной речью, умело пользуются склонениями, родовыми окончаниями, спрягают глаголы, применяют суффиксы, меняя тончайшие смысловые оттенки слов.

Но как это достигается? Не отдавая себе в этом отчета, подсознательно, ребенок, прислушиваясь к речи окружающих и активно воспроизводя ее, выделяет правила морфологии и синтаксиса.

Вероятно, так же подсознательно некоторые люди выделяют и тот своеобразный «синтаксис остроумия», 12 «правил» которого мы изложили на предыдущих страницах. Но в отличие от правил речи алгоритмы остроумия не всем доступны. Возможно, здесь дело во врожденных способностях, физиологической основы которых пока мы не знаем, как не знаем физиологической основы математических или музыкальных способностей.

Сознательно научиться остроумию нельзя. Но изучать его закономерности — весьма поучительно.

Многочисленная армия литераторов-сатириков, артистов эстрады — конферансье и так называемых комиков-пародистов и авторов-куплетистов служит примером того, как можно профессионально использовать приемы остроумия. Но при этом мы часто видим, что приемы остроумия применяются грамотно, а остроумия, собственно, и нет. Что же еще содержится в остроумной шутке, кроме формального приема? Трудный вопрос. Попытаемся, однако, в нем разобраться. Мы уже вскользь упоминали, что прежде всего необходимо определенное эмоциональное отношение к объекту остроумия.

Причем само это отношение формируется под влиянием условий внешней среды, прежде всего — социальных. В одном из фильмов Ч. Чаплина есть такая сцена: молодая влюбленная пара на галерке театра ест мороженое, не обращая внимания на актеров. Затем молодые люди целуются, и, разомлев в сладостных объятиях возлюбленного, девица роняет мороженое. Оно падает в партер, прямо на замысловатую прическу какой-то нарядной дамы. В этом месте публика смеется. Почему же? Если бы мороженое попало на платье бедной девушки, работницы, то, вероятнее всего, лишь немногие рассмеялись бы. Но расфуфыренная и увешанная бриллиантами Дама не вызывает сочувствия публики. Напротив, она вызывает чувство недоброжелательства, даже враждебности. (Не забудем, что речь идет о кино, аудитория которого наиболее демократична.) Классовое чувство является здесь необходимым условием восприятия шутки. Многочисленные и остроумные фольклорные шутки, в которых высмеивался помещик, поп, чиновник, имеют ту же классовую подоплеку. Взяточник не смеется на «Ревизоре». Бюрократа не смешит «Волга-Волга». Значит, один из источников остроумия — чувство негодования, ненависти, презрения, которые носят классовый характер. Такое остроумие может быть едким, колким, содержать в себе злую насмешку (саркастичность). Движущие мотивы остроумия Дж. Свифта или М. Салтыкова-Щедрина, в конечном счете, — чувства высокой гражданственности и гуманизма, но лишь «в конечном счете», так как его прямые источники — чувства гнева и ненависти.

Что остроумие сатириков социально направлено — в этом никто не сомневается. Без социальной заостренности оно выродилось бы в простое зубоскальство. Но мы хотим подчеркнуть, что без человеческих чувств не могло бы родиться никакое остроумие. Об этом писал А. В. Луначарский в статье о творчестве М. Е. Салтыкова-Щедрина. Клокочущая ненависть к угнетателям, чувство презрения к ним, основанное на сознании своего умственного и морального превосходства, и в то же время сознание своей беспомощности и бессилия, возбуждающее волны желчи и злости, — вот источники щедринского смеха:

«Смех, исполненный презрения, часто почти переходящий в юмор, победоносный смех, смех сверху; вниз, смех в плоскости идей и чувств уже победивший, раздавливающий осмеянный кошмар, и в то же время смех надрывный, смешанный со слезой, смех, в котором дрожит негодование, который прорывается удушьем бессилия, смех, блистающий внутренней победой и весь пронизанный злобой, еще более ядовитой от сознания своего реального бессилия».

Зависть, личная обида, национальная рознь также могут быть движущим мотивом и фоном для остроумия.

В 1813 году Наполеон, отправляясь на войну с австрийцами, научил своего сына говорить: «Пойдемте бить дедушку Франца». Эта высочайшая шутка до слез смешила французов, но, вероятно, вызывала только раздражение у жителей Австрии.

Припомним сцену посещения генералом Балашевым штаб-квартиры Наполеона («Война и мир» Л. Н. Толстого).

Генерал Балашов, посол русского императора, на вопрос Наполеона, сколько в Москве церквей, отвечал что более двухсот.

— К чему такая бездна церквей?

— Русские очень набожны, — отвечал Балашев.

— Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, — сказал Наполеон…

Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.

— У каждой страны свои нравы, — сказал он.

— Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, сказал Наполеон.

— Прошу прощения у вашего величества, — сказал Балашев, — кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.

Этот ответ Балашова, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен, по рассказам Балашова, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.

По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашова. «Ежели и была она, то мы не поняли ее, или она вовсе не остроумна», — говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его.