В столовую вошел Дружков, весело что-то насвистывая. Собаки подняли головы, завиляли хвостами. Василий подошел к ним, присел на корточки, обнял и несколько минут что-то нашептывал. Псы внимательно слушали, потом, как по команде, строем выбежали из зала.

— Маша, гриба нам принеси, — попросил он официантку, подсаживаясь к Борменталю.

— Ну как? Вкусно? — поинтересовался он. — Ты собакам гриба давай. Они это любят, — сказал он Маше, когда та ставила на стол графин с настоем.

— У меня к вам, Дмитрий Генрихович, дело, — сказал Василий, наливая себе стакан. — Я раньше тревожить не стал, ждал, когда сами придете, посмотрите на дело рук ваших…

— Что за дело? — насторожился Борменталь.

— Хочу вам клинику построить. Здесь, в Дурынышах. Средства у меня есть. Каждый член кооператива приносит доход сто рублей в день. Есть и валютные псы. А скоро учредим «Интерфасс» — и развернемся сильно!

— В каком направлении? — поинтересовался Борменталь.

— Датчане нам породистых псов будут поставлять по обмену. Доберманов, боксеров, догов… Это собаки, я вам скажу! Хотя наши дворняги и бродячие ничем не хуже. По экстерьеру не вышли, а масла в голове хватает… Будут в Дании стажироваться. В Интерполе, по борьбе с наркотиками. У меня и с КГБ договор подписан…

Борменталь брезгливо поморщился.

— На границу буду посылать своих ребят… У меня же с ними взаимопонимание полное, сам понимаешь… — опять перешел на «ты» Василий. — Без всякой дрессировки…

— Ну а при чем здесь я? — начал терять терпение Борменталь.

— А при том, что мне людей не хватает. Собак навалом, а людей работящих нет! Еле-еле школьников наскребаю, они без предрассудков и еще чего-то хотят. Остальные — нет. Ты недавно в Дурынышах, а я здесь зубы сточил. Негодный народ. Даром, что потомки Полиграфа…

— Чьи потомки? — удивился Борменталь.

— Того… героя, которого профессор из собаки вывел. Швондер мне давал читать. У Полиграфа дети были, Преображенский при них опекуном состоял, вывез их в Дурыныши, вот они и расплодились. Здесь почти каждый — внук или внучатый племянник Шарикова.

— И Заведеев?

— По прямой линии. А председатель Фомушкин— по женской. Его отец был женат на дочке Шарикова. Но что-то не так в генах. Не собачьи гены… Вот я тебе как брат брату предлагаю — помоги мне. Я тебе клинику, а ты мне — народ.

— Я что-то не понимаю, куда ты клонишь, — сказал Борменталь.

— Так ведь проще простого! Будет клиника— будут операции. У меня кандидаты есть. Будешь их… по Преображенскому-Борменталю. Такие люди выйдут! Тимофей просится с командой, — кивнул Василий на пустые, оставленные собаками миски. — Полкан дворовый у Дарьи Степановны. Давно мечтает, даже завидует мне втихаря… И мне с ними легко будет работать.

— Так ты мне предлагаешь собак в людей переделывать?! — наконец дошло до Борменталя.

— Во! Понял? Сообразительный тоже. Как собака, — похвалил Дружков.

— А монополию не боишься потерять?

— Монополия — тормоз прогресса, — серьезно сказал Василий. — С точки зрения перестройки моя идея — правильная. Президент одобрит.

— Вот пускай Президент и оперирует! — заорал Борменталь, вскакивая со стула. — Бред! Это безнравственно — собак в людей поголовно!

— Не поголовно, а по желанию. Кто хочет собакой остаться — пожалуйста!

— Безнравственно все равно!

— А водку пить — нравственно? А спекулировать, в чужой карман смотреть, ждать милостыню от германцев — нравственно? — перешел в наступление Василий. — Вы новых людей, говорят, семьдесят лет делали. Наделали. Теперь мне дайте… Давай демократически вопрос ставить. Если захочешь не только собак оперировать, я не возражаю. Можно и кошек, хотя прямо скажу — не верю я в кошек. Не перестроечное животное, хитрое. А лошади — почему не попробовать?

— Василий, вы — сумасшедший, — заявил Борменталь.

— Сумасшедших собак не бывает. Это вам в любой ветеринарной лечебнице скажут.

— Все! Хватит! — завопил Борменталь, бросаясь к выходу.

Но не успел он сделать и шагу, как в зал столовой ворвался Швондер, за которым едва поспевала Марина. Вид старика был безумен. Швондер, тяжело ступая и припадая на правую ногу, кинулся вначале к раздаточному окошку, чем весьма напугал обеих девушек. На лице старика были написаны боль, ужас и крушение идеалов. Он поискал глазами в кухне, обернулся и наконец увидел Василия, сидящего за столиком.