— А не могли бы вы пересказать историю с кражей, которая имела место уже после осмотра трупа?

— С кражей? Ах да! Ты имеешь в виду похищение твоего отчета. Что ж, это был весьма неприятный эпизод. — Мин взглянул на императора. — Цы подготовил подробный отчет о смерти Гао, в котором утверждал, что речь идет об убийстве. Этот отчет был украден и выдан за свой собственный его товарищем по комнате; цель — гарантировать себе должность при дворцовом суде.

— И последний вопрос, достопочтенный Мин. Помните ли вы имя моего соседа по комнате?

— Ну конечно, Цы. Твоим соседом был Серая Хитрость.

Серая Хитрость скомкал свои записи и изрыгнул ругательство, которое, впрочем, мало кто расслышал в общем шуме. Фэн шепнул ему что-то на ухо, а потом передал какую-то записку. Молодой судья кивнул и попросил разрешить ему приступить к допросу академика. Император позволил.

— Уважаемый учитель, — сладко начал Серая Хитрость, — уверены ли вы, что сообщили суду правду?

— Ну да, разумеется! — Этот вопрос удивил Мина.

— Значит, вы видели, как я похищаю отчет?

— Нет, но…

— Не видели. Тогда ответьте: считаете ли вы себя человеком чести?

— Да.

— Искренним? Правдивым?

— К чему все это? — Мин покосился на Цы. — Конечно да.

— Порочным? — спросил Серая Хитрость совсем другим голосом.

Мин склонил голову и замолчал.

— Разве вам не ясен вопрос? — настаивал Серая Хитрость. — Или мне повторить его еще раз?

— Нет, — еле слышно ответил Мин.

— Что означает ваше «нет»? Вы не считаете себя человеком порочным или не желаете, чтобы я повторил вопрос?

— Я вовсе не порочный, — ответил Мин уже увереннее.

— Нет? Ну что же… — Седой перечел записку Фэна. — Тогда чем вы объясните ваше чрезмерное влечение к мужчинам? Верно ли, что три года назад юноша по имени Ляо Сань жаловался на вас за приставания?

— Это была наглая ложь! — защищался академик. — Мальчик пытался шантажировать меня, чтобы я выставил ему хороший балл, а когда я отказался…

— Но ведь вас застали вместе, обнаженными, — перебил Серая Хитрость.

— Я повторяю, что все это клевета! Стояло лето, и я спал в своей комнате. А он вошел без разрешения и тотчас же разделся.

— Ну понятно… Здесь же сказано, что два года назад вас видели в компании известного извращенца, причем вы платили ему на входе в гостиницу, которая пользуется недоброй славой. Как представляется, после этого случая ваш собственный совет предложил вам отказаться от руководства академией.

— Проклятье! Тот, кого вы именуете извращенцем, — это был мой племянник, а встретились мы там, где он проживал. Семья попросила меня передать ему деньги, я так и сделал. В академии все поняли меня правильно.

— Клевета… шантаж… несправедливость… — покачал головой Серая Хитрость. — Годы прошли, а вы так и не сменили своей позиции. Скажите, Мин, вы женаты?

— Нет… Вам это известно.

— И у вас никогда ничего не было ни с одной женщиной?

Мин склонил голову. Губы его тихонько дрожали.

— Я… это не моя вина… я только… — бормотал Мин.

— Но вы привлекаете к себе других мужчин.

— Да никогда…

— Я пытаюсь в вас разобраться, Мин. — Серая Хитрость покинул свое кресло и положил руку академику на плечо. — Ну так если это не порок, то как бы вы определили это ваше качество? Любовь?

— Да, любовь, — ответил академик дрожащим голосом. — Да разве любить — это преступление?

— Быть может, это любовь безоговорочная, не требующая ничего взамен, верно?

— Да, так оно и есть. — Глаза Мина болезненно расширились, взгляд ушел в никуда.

— И ради такой вот любви вы пошли бы на что угодно?

— На что угодно, — подтвердил Мин.

— Спасибо, Мин. Это все, — закончил Серая Хитрость.

Мин, так и не придя в себя, кивнул седой головой.

Цы смотрел на своего учителя, сломленного горем, и сожалел, что выбрал его в свидетели. А вот лицо Серой Хитрости было исполнено живейшего внимания. Два стражника уже собирались отправить академика обратно в тюремную больницу, но тут Серая Хитрость заглянул ему в глаза и задал свой последний вопрос:

— И напоследок, Мин. — Седой выдержал долгую паузу. — Вы влюблены в Цы?

Мин замотал головой, словно не понимая вопроса. А потом повернул к Цы исполненный печали взгляд.

— Вы любите Цы?

— Да, — ответил он.

Оставалось лишь с горечью признать, что противник воспользовался этой подлой стратегией успешно. Не найдя лучших аргументов, не имея, что возразить по существу, он, раздув отвращение, вызванное к свидетелю его гомосексуальными пристрастиями, поставил под сомнение саму правдивость его показаний — тем, что вырвал у Мина публичное признание в любви к подозреваемому.