– Вчера, во время службы, вы вновь позволили себе именовать Советскую власть дьявольским установлением, а её представителей – слугами антихриста…

– Так оно и есть: от Диавола власть ваша, – подтвердил отец Сергий.

– А при Николае говорили, что всякая власть от Бога.

– За грехи наши Господь попустил Диаволу властвовать над нами.

– Ладно, оставим это богословие, – Иванов встал со скамьи. – Я уполномочен сделать вам строгое предупреждение о недопустимости впредь антисоветской агитации среди верующих. Декретом Совнаркома церковь отделена от государства и не может вмешиваться в дела светской власти. Разве мы запрещаем вам молиться?

– Церковь не может безучастно взирать на творимые беззакония.

– Я вас предупредил. Даже нашему ангельскому терпению может придти предел. Если не прекратите пропаганду, мы вынуждены будем применить репрессивные меры, – пригрозил Иванов, сходя с крыльца.

– Пока жив, молчать не буду, – всё тем же ровным, почти бесстрастным тоном, что и во весь разговор, ответил отец Сергий.

«Ему хотят помочь, а он ещё упирается», – раздражённо подумал Иванов, выйдя на площадь. Он надел картуз, хотел в сердцах сплюнуть, но во рту пересохло, и председатель Всесвяцкого совета зло и коротко выругался.

А отец Сергий вновь задремал и очнулся только тогда, когда сместившееся солнце стало печь ему лысину. На ступеньке крыльца сидела соседская девчушка, баюкая тряпичную куклу с пуговками вместо глаз:

– Спи, мой ангелочек. Баю-бай, баю-бай, глазки закрывай! Спи, добрый ангелочек. Непослушный ангелочек. Глупый ангелочек. Пьяненький ангелочек. Беременный ангелочек…

Отец Сергий аж вздрогнул:

– Господь с тобой, дитятко! Да разве ж бывают ангелочки беременными?

– А почему он тогда такой пузатый? – спросила девочка, показывая священнику действительно толстую, набитую соломой, куклу.

– Может быть, он объелся? – неуверенно предположил тот. – Не думай об этом, дитятко. Это грех.

Но сам уже не мог не думать об этом. Весь остаток дня, и даже во время службы, этот странный ангелочек никак не шёл у отца Сергия из головы.

«Вот напасть», – подумал он, выходя из опустевшего храма и навешивая на двери замок. Придя же домой, долго и требовательно молился, после чего потушил огонь и лёг спать.

2

В совете света не тушили. Пять человек сидело в маленькой комнатке на втором этаже краснокирпичного здания бывшей городской управы, где вся мебель состояла из голого стола с печатной машинкой на нём, нескольких стульев с гнутыми спинками и кумачового лозунга во всю стену: «Советская власть – есть власть трудящихся!» Стульев на всех не хватило, и председательствующий – Иванов – разместился на подоконнике, сдвинув в сторону засохшую герань. За печатной машинкой сидел секретарь совета – рябой парень со смешной фамилией Парась. В комнате было густо накурено махоркой и жарко от нагретых за день стен.

– Открой окно, – попросил Иванова начальник местной милиции, бывший фронтовик Стаднюк. Несмотря на то, что ему ещё не было и сорока, выглядел он самым старшим среди всех: ранняя седина в чёрных от природы волосах, лёгкая сутулость и привычка говорить уверенно и отрывисто, невольно способствовали этому ощущению. Иванов отворил маленькую форточку, затянутую марлей, и синий вечерний воздух слегка разбавил застоявшийся дым и жар.

– Нужно что-то решать, – сказал Стаднюк.

– В самом деле, сколько можно цацкаться? – поддержал его молодой парень с серым от въевшейся свинцовой пыли лицом. – Забыли, в какой митинг вылился крестный ход на Пасху? А разговоры, которые он ведёт и которые потом богомольные старушки разносят по всему городу? А город у нас купеческий, зажиточный: всех наёмных рабочих ровным счётом сорок пять человек. Да случись взрыв, нас в пять минут перевешают и будут совершенно правы. Этого дожидаетесь?

– Охолонись, Олежка! – Иванов встал с подоконника. – Если мы его хоть пальцем тронем, вот тогда взрыв будет наверняка: весь город на дыбы встанет.

– Вызовем отряд Красной гвардии из Николаевска.

– Полтора-два десятка штыков против семи тысяч очень рассерженных горожан?

– Ну, не все ж семь тысяч возьмутся за вилы? – парировал рябой парень.

– Да даже если всего четверть, всё одно не устоим.

– Это лирика, – оборвал спорящих Стаднюк. – Решать надо.

– Я думаю так, – заговорил молчавший дотоле единственный представитель крестьянского сословия среди собравшихся: несколько неопрятный, взлохмаченный хохол с холодными бесцветными глазами. – Нужно ночью, когда никто не видит, вывести его подальше в степь, да и решить эту проблему раз и навсегда. Только, чтобы ни одна живая душа не учуяла. А опосля, недельки через две, можно пустить слух, что, мол, видели его где-то у китайской границы, с чужим паспортом…

– Я категорически возражаю против физического устранения, – резко сказал Иванов.

Повисла пауза.

Стаднюк поднялся со своего места и, подойдя к председателю, слегка приобнял его за плечи, причём стало хорошо видно, что на правой руке у него нет двух пальцев, срезанных осколком немецкого снаряда.

– Я всё понимаю, Саша. Но это единственный разумный выход. Терпеть дольше – самим себе рыть могилу. И себя погубим, и дело. Решай.

– Хорошо, – нехотя согласился Иванов, – ставлю предложение на голосование. Кто «за»?

Четыре руки поднялось вверх.

– Пиши, – обратился к секретарю Стаднюк. – «Постановили: приговорить священнослужителя отца Сергия… поставь скобки… Тарасова за активную антисоветскую агитацию к высшей мере наказания… в скобках – расстрелу. Точка. Исполнение возложить на начальника народной милиции товарища Стаднюка. Точка. Дата».

После этого все по очереди поставили свои подписи и стали расходиться. Оставшийся в одиночестве Стаднюк спрятал протокол в стол, закрыл форточку, погасил свет и по шаткой деревянной лестнице спустился на первый этаж, где в тесной коморке на лавках спали милиционеры. Разбудив троих наиболее надёжных, он приказал им, взяв на конюшне лошадей, ждать его в Заячьем логу у Николаевского тракта. Сам же, запрягши смирного мохнатого мерина в доставшиеся от управы дрожки, повёл его, ступая по лужам лунного света, натёкшего в рытвины и неровности почвы, к дому отца Сергия: благо, это было в двух шагах, по другую сторону площади. Не доходя несколько до цели, Стаднюк оставил мерина и, осторожно приблизившись к ограде, стал подзывать дворового пса. Пёс пару раз для приличия гавкнул, но как-то неуверенно; потом, подумав, подошёл-таки поближе; Стаднюк ласково потрепал его за ухом и, когда тот потянулся своей мордой к пропахшим махоркой рукам, быстрым и умелым движением свернул несчастному шею. Отнеся труп в дрожки и прикрыв его рогожей, он вновь вернулся к дому, принявшись негромко, но настойчиво стучать в дверь. Через какое-то время послышались шаркающие шаги, и глухой голос отца Сергия спросил: