— Партия наша мудрая! — пожимали люди друг другу руки, выходя с собрания на ночной холод, усталые, но радостно взволнованные.

На следующий день на постройку общественного скотного двора явились восемь новых работников — шахтеры и каменотесы.

— Поможем кооперативу! Ведь это тоже наше дело!

Когда Карел Бурка выходил из трактира, Шмерда схватил его за рукав у выхода и отвел в сторону, к забору соседней хаты.

— Сразу видно, что у тебя еще мало опыта в партийной работе, — с горечью сказал Шмерда.

Он был на две головы выше Бурки, вдвое шире в плечах и стоял над Буркой, как учитель, делающий выговор ученику.

— А если я, от души желая помочь кооперативу стать на ноги, совершил политическую ошибку, ты должен был сказать мне об этом по-хорошему, тактично, с глазу на глаз. Разве между руководящими работниками партии так делается? Недопустимо, чтобы один подрывал доверие к другому. Как я стану теперь председательствовать в Непршейове! Ты подумал об этом?

— Самое лучшее, товарищ Шмерда, если ты сложишь свои обязанности председателя. Продолжай руководить национальным комитетом, все равно ты был перегружен работой в двух местах. — Карел Бурка сказал это тихо, но решительно: нужно во что бы то ни стало добиться этого в окружном комитете.

Шмерда от слов Бурки прямо зашатался, словно его ударили поленом по голове.

— Я?! Сложить свои обязанности?! Этим ты погубишь партию!

— Нет, товарищ Шмерда! В Непршейове у партии достаточно сил. В этом ты мог убедиться сегодня. Она крепче и здоровее, чем ты считаешь.

Шмерда отвернулся и, даже не подав Бурке руки, ушел, понурившись, как больной. Ячейка выбрала председателем Станду Марека. Шмерда остался на посту председателя местного национального комитета. Казалось, он образумился, подтянулся в работе: служебные дела были у него в безупречном порядке.

«Сейчас Шмерда нуждается в помощи!», — говорит себе Карел Бурка при неожиданных словах Станды. У Станды все-таки горячая голова. Лично он, наверно, на Шмерду и не сердится, но и товарищеской помощи, вероятно, тоже не оказывает. Я не имею права допустить, чтобы Шмерда затаил в душе горькую обиду, эту ужасную язву, которая точит человека изнутри.

— Послушай, товарищ Марек, — дружески заглянул он в лицо Станде своим правдивым, пристальным взглядом, — а вы сами не толкаете Шмерду на путь изоляции? Он сейчас, как воз, из которого выпрягли коней и бросили бесцельно стоять посреди деревенской площади. Говорите ли вы с ним когда-нибудь по-дружески, есть ли у него партийные поручения, получает ли он от вас советы по работе, помогаете ли вы ему? Даете ли вы понять, что партия с ним считается, хотя он и допускал раньше много ошибок?

Станда Марек смутился. Он крепко стиснул челюсти, так что на скулах у него выступили желваки. Он молча постоял несколько секунд, весь напрягся, но все-таки пересилил приступ внезапного раздражения. Он схватил Бурку за руку, стиснул ее и задержал в своей широкой руке каменщика, потом, глядя в светло-голубые глаза Бурки, тихо сказал:

— Даю тебе слово, товарищ Бурка, что все сделаю. Я ошибался, пренебрегал им. Ты прав, я иной раз предпочитал обойтись без Шмерды. Я знаю, что он способный человек, и для нашей работы было бы вредно, если бы он совсем отвернулся от нас… Но должен признаться тебе по чистой совести в одном: я не могу побороть в себе то, что засело у меня в голове…

Он остановился на середине фразы, точно у него захватило дух, с трудом проглотил слюну и только молча беспомощно махнул рукой.

— Ты не очень его любишь, так? — хотел помочь ему Бурка.

Но Станда молча, с решительным видом, покачал головой:

— Нет, дело не в этом. Люблю — не люблю… Ведь мне его никто не сватает, он мне не невеста…

— Так что же тебе мешает? Скажи напрямик, как партиец партийцу!

— Напрямик, так напрямик… — вздохнул Станда. — Я сказал тебе, что у меня это внутри сидит… Не верю я Шмерде.

Он еще раз крепко, до боли, встряхнул руку Бурке, пожал ее, сказал поспешно: «Честь труду!» — и быстро, словно у него не было протеза, перебежал через площадь к своей хате.

Карел Бурка удивленно посмотрел на Франтишка:

— Какая муха укусила Станду, скажи на милость? Вышло у них что-нибудь со Шмердой?

Франтишек Брана пожал плечами. Выходка Станды его рассердила, хотя он и сам, по совести говоря, совсем не жаловал Шмерду. Тут весь Станда: он, вероятно, хотел сказать, что не понимает Шмерду, а вместо того выпалил такую глупость. Видя, что Бурке стало не по себе, Франтишек обнял его за плечи и сказал со свойственной ему успокаивающей рассудительностью:

— Только ничего не опасайся, товарищ Бурка. Станда — парень хороший и надежный член партии. Как гранит. Через полчаса он сам будет недоволен тем, что сказал тебе. Он обдумает твои слова и будет ими руководствоваться. И я сам ему помогу, чтобы он научился больше доверять людям. У меня все-таки побольше опыта и терпения…

Карел Бурка сел на мотоцикл, завел мотор, протянул Франтишку руку на прощание:

— Спасибо тебе, товарищ Брана. За скотный двор и за… остальное. Я знаю, что работы тебе хватает, но должен дать еще одно задание: помогите товарищу Шмерде пересилить свою обиду, чтобы он не чувствовал себя отщепенцем, привлекайте его больше к партийной работе… окажите ему доверие — и вы сами увидите, какие хорошие результаты это даст!