– А ты уверен, что она вспыхнет? – прищурился на расторопного даиса Бузург-Умид.

– Во всяком случае, я сделаю все, что в моих силах, дабы испортить настроение нынешнему правителю Антиохии. И очень рассчитываю, что новый эмир Халеба Ильгази не будет сидеть, сложа руки.

– И в результате мы получим вместо дружески расположенного к нам нурмана грозного сельджука у себя под боком.

– Не думаю, что Ильгази удастся одолеть Рожера, но пустить крестоносцам кровь он сможет. К тому же эмир Мардина горький пьяница. Рано или поздно, Аллах покарает его за этот порок. А если ты, почтенный Бузург-Умид сумеешь заручиться поддержкой багдадского халифа, то мы сможем прибрать к рукам не только Халеб, но и Мардин.

– С какой же стати халиф суннитов станет поддерживать ассасинов?

– Арабы спят и видят, как бы им избавиться от турецкого владычества, они пойдут на любой союз только бы скинуть чужое ярмо со своей шеи. Бек Омар, ныне очень близкий к халифу человек, намекает в письме ко мне на такую возможность. Если мы сумеем избавиться от Сельджукидов, почтенный Бузург-Умид, это приведет к возрождению не только Ирака, но и Персии. А это подвиг, достойный истинного Махди.

– Ты уверен, почтенный Андроник, что нам хватит сил для столь великого деяния?

– Мы не можем сидеть, сложа руки, кади. Правителем Востока станет тот, кто сумеет освободить наши земли от пришельцев, как сельджуков, так и франков.

– Хорошо, даис, меня ты убедил. Остается убедить шейха Гассана. Но это уже не твоя забота.

Получив письмо от короля Болдуина Иерусалимского, привезенное сенешалем Роланом де Бове, Рожер Анжерский пришел в ярость. Санлису и Ле Гуину пришлось затратить немало усилий, чтобы удержать взбешенного графа в рамках приличий. Ссориться с королем и его влиятельным посланцем в любом случае не стоило. Тем более что Болдуин де Бурк ничего от правителя Антиохии не требовал, он лишь в мягкой форме советовал ему уладить возникший конфликт и не доводить дело до кровопролития.

– Почему бы тебе не признать юного Болдуина своим наследником? – осторожно посоветовал Рожеру благородный Ричард, когда за Роланом де Бове закрылась дверь.

– И жить в ожидании удара в спину? – повернулся в его сторону Анжерский.

– Сыну графа Тарентского всего одиннадцать лет, – пожал плечами коннетабль. – До его совершеннолетия ты можешь спать совершенно спокойно.

Ситуация складывалась щекотливая, а Ле Гуин был слишком старым и опытным лисом, чтобы этого не понимать. В последний год Рожер хлопотал о разводе с благородной Терезой перед папским престолом. Он почти добился своего, но Геласий Второй, избранный папой всего год назад, неожиданно скончался, к величайшей досаде правителя Антиохии, уже подыскавшего себе невесту. Теперь все приходилось начинать сначала. И еще не факт, что вновь избранный Калист Второй отнесется к просьбе графа столь же благосклонно, как покойный Геласий. В любом случае для благополучного разрешения потребуется год-два, а сторонники юного Боэмунда, коих с каждым днем становится все больше, ждать не будут.

– Ну, это положим, – запротестовал Санлис. – Пока что Боэмунда подержали только барон де Руси и Гуго де Сабаль, которые и прежде не числились в друзьях благородного Рожера.

– Воля твоя, граф, – пожал плечами Ле Гуин, – но нам все равно придется решать эту проблему в ближайшие месяцы.

В этот раз промолчал даже обычно красноречивый Санлис. Хитроумный Ги очень опасался, как бы до графа не дошли сведения о человеке, направившем роковое письмо к благородной Констанции с любезным приглашением, прибыть в Антиохию. А такое вполне может случиться, если Рожер вступит в переговоры с матерью юного наследника. Конечно, у Санлиса был под рукою некий Жак Фуше, ловкий писаришка, умевший подделывать любой почерк, но вряд ли Рожер поверит, что приглашение графини тот написал по собственному почину, а значит, подозрение в любом случае падет на благородного Ги. Сближения Констанции и Рожера нельзя было допустить, но, к сожалению, преданный союзник благородного Ги почтенный Андроник застрял в Халебе и от него до сих пор не было вестей.

– А почему бы тебе, благородный Рожер не вступить в брак с Констанцией? – продолжал гнуть свое Ле Гуин.

– Граф Антиохийский пока еще женат, – поспешил вмешаться в разговор Санлис, отлично понимавший, чем может закончиться этот брак для него лично. – И его предложение будет воспринято как оскорбление.

– Я могу просто намекнуть Констанции на возможность такого развития событий, – не сдавался Ле Гуин. – Она может и подождать. В конце концов, графиня не девица на выданье, а вдова. Думаю, папа Климент поймет всю сложность создавшегося положения и не станет затягивать с разводом.

Рожер Анжерский перестал метаться по комнате и впал в глубокую задумчивость. Санлис с досадою вынужден был признать, что в предложении Ле Гуина есть свой резон. Брак с Констанцией не только не ослаблял позиции Рожера, но, скорее, укреплял их. В этом случае он мог на равных разговаривать с государями Европы, опираясь на поддержку своего шурина французского короля. Препятствием к браку могла послужить неприязнь, которую жених и невеста издавна испытывали друг к другу, но в данном случае ею можно было пренебречь, учитывая все выгоды от предстоящего союза.

– Хорошо, благородный Ричард, – кивнул Рожер, отрываясь, наконец, от распахнутого окна, – отправляйся в замок Ульбаш и переговори с благородной Констанцией. Никаких обещаний ты ей пока не давай, но обязательно намекни на возможное разрешение конфликта, выгодное нам обоим.

Санлис нисколько не сомневался, что такой опытный и ловкий дипломат, как Ричард Ле Гуин сумеет очаровать благородную Констанцию. Для тридцатипятилетней вдовы, едва не угодившей в хорошо расставленную ловушку, этот брак станет спасением, а для Санлиса – концом блестящей карьеры. И это в лучшем случае. В худшем его ждет изгнание, а то и виселица. Благородный Ги запаниковал, что с ним случалось крайне редко. К сожалению, нотарий Никодим, навестивший старого знакомого, не смог утешить перетрусившего маршала, а только подсыпал соли на его свежие раны. От Никодима благородный Ги узнал о браке племянницы графини с комитом Константином, родным сыном весьма влиятельного при дворе Иоанна человека. Этим жестом дочь Филиппа Французского явно давала понять басилевсу, что не держит на него зла и готова к сближению с Византией.