Его лицо опять стало бесстрастной маской.

— Так чо вы сюды заявились?

Бренди обожгло горло, но согрело ее изнутри. Онория вдруг задрожала, но уже не от холода.

— Сколько? — едва слышно спросила она, но Блейд застыл, словно на него прикрикнули.

— Скока чего?

— Сколько вы дадите за мою кровь?

Господин словно в статую обратился. Онория отвернулась и быстро допила остаток бренди. Черт его возьми! Горло жгло огнём, а слова давались с трудом.

— У меня больше нет работы, а надо оплачивать счета доктора, покупать еду… для брата и сестры. Я в отчаянии.

И все равно Блейд ничего не сказал. В его глазах блеснуло раздражение. Господин отступил от нее, сделал еще шаг, повернулся и уставился в камин.

— Черт побери!

Онорию охватил страх, она считала, что Блейд с радостью ухватится за возможность ее унизить. Ведь не скрывал, что хочет ею завладеть. Но теперь он вовсе не горел желанием заключить сделку. Наоборот, вел себя, будто она ударила его под дых.

Онория встала, цепляясь за юбки. Он не может отказаться, потому что других вариантов у нее нет.

— Я умоляю вас, — прошептала она. И как бы ни было трудно, но удушающая волна страха, что он откажет ей, оказалась сильнее гордости. Ведь самолюбие ее не накормит, не оплатит Чарли лекарства, а Лене — новую, такую необходимую ей шаль.

Блейд оглянулся на нее через плечо горящими от гнева глазами и воскликнул:

— Черт бы вас побрал!

— Хотите, чтобы я встала на колени? — не поняла Онория.

Похоже, ему все же нравятся ее мольбы. Она подобрала юбки и опустилась вниз, как всегда перед представителем Эшелона.

Онория и глазом моргнуть не успела, как Блейд быстро схватил ее за руки и поднял с пола. В смятении она втянула воздух и посмотрела на него.

— Какого вы тут чертову драму ломаете! — рявкнул он, сердито пробуравив ее взглядом, и слегка встряхнул просительницу.

Онория сжала его запястья.

— Я… думала, вы хотите, чтобы я умоляла. Прекратите, вы делаете мне больно!

Блейд отпустил ее и с ворчанием отвернулся. Онория, шатаясь, отступила, глядя, как он прижал ладони к глазам.

Повисла тишина. Мисс Тодд не осмеливалась шевелиться. Она все еще чувствовала фантомное ощущение его рук, давление пальцев и потерла ноющие места.

— Вы не хотите меня? — прошептала она. — А я думала…

— Я хочу вас. — Блейд опустил руки, но все равно не повернулся к ней лицом и тихо вздохнул. — Не сумлевайтесь, милашка. — И тут Онория увидела его почерневшие глаза и застыла.

Она видела такую же реакцию у Викерса, когда тот злился или был голоден. И узнав этот взгляд, научилась вести себя тихо, как мышка.

Блейд опустился в кресло.

— Больше не смейте мя умолять.

Надо же!

— Но ведь вы этого хотели!

— Ага, по правде-то я пошутил. Иногда страдаю гордыней. — Он вдруг усмехнулся. — Скажем, я такой же упрямец, как и вы.

Онория не сводила с него взгляда. Чернота понемногу пропала из глаз, и насыщенно-изумрудный оттенок вернулся.

Блейд сложил руки на животе.

— Скока вам нужно?

Онория прикинула. Лучше начать с высокой ставки, если вдруг он решит сбивать цену, и выпалила:

— Триста фунтов ежемесячно.

Слишком большая цена только за кровь, да и за тело тоже. Хотя, может, ее душа столько и стоит.

— Договорились! — согласился Блейд, встал и подошел к картине, за которой находился сейф с разбросанными как попало стопками монет. Любой другой не осмелился бы держать столько денег в одном месте, но никто в Уайтчепеле не был настолько глуп, чтобы воровать у самого дьявола.

— Вот и все? Я думала… — Онория замолчала. Не стоит сбивать цену. — Сколько раз в неделю вам нужны мои услуги? — И тут же запоздало добавила: — Я только про кровь.

Господин отсчитал деньги. Онория облизнула губы, пытаясь не пялиться на них. Стоит взять монеты, как она окажется у него в долгу, но в голове мысли уже сменяли одна другую. Триста фунтов. Рента, лекарства, плата хорошему доктору и еда… Много еды! Новые перчатки для Лены, нитки для чулок — а, если осмелится, то и новые чулки, — а также теплое зимнее пальто для Чарли, хоть мальчик и не выходит на улицу.

Как быстро она стала такой меркантильной! Всего год назад свысока смотрела на женщин, продававших себя на улицах. А теперь сама не лучше. Голод и бедность способны заставить человека отказаться от моральных принципов.