Я ждал, ждал того, что должно было последовать дальше. И впрямь — откуда-то из маслиновой рощи подтверждением лучших надежд появилась женщина. В руках у нее был глиняный кувшин, она вышла на берег и спустилась пляжем к морю. Присела, нагнула кувшин и, зачерпнув воды, тем же путем пошла обратно, пока не скрылась из виду.

Замереть бы мне, не двигаться с этого места и вернуться наконец туда, откуда я когда-то вышел. Я подался вперед; но там, где ожидал увидеть дом, обнаружил безлесую луговину, на которой мужчина и женщина собирали сушняк и связывали его в вязанки, готовясь сносить в лодку. Дома нигде не было видно…

Прошло два года. Как-то, отдыхая летом уже в других краях, козьей тропой, вьющейся среди ежевики, столетников и пучков жесткой травы, я карабкался по скалам. Вот и вершина; был сильный бриз, и море с шумом билось о скалы. Пройдя перелесок кипарисов, я очутился вдруг перед каменным домом, одиноко прятавшимся за стеной глухих и буйных зарослей.

Нет, это было не то, о чем я мечтал, что так хотел увидеть. Ни полукружья тихого залива, ни мирной глади моря, ни песчаной косы. Ни рощи сребролистых маслин, ни лодки на берегу, ни женщины, бредущей отмелью. Все будто вымерло. И только тонкая ядовитая змея с ленивой медлительностью долго сползала по каменным ступеням и исчезла в расселине.

Это был старый господский дом, пристроенный к скале и уже наполовину развалившийся, перед ним причал для лодок, а на берегу вместо песчаного пляжа обломки скал и щебень. Я заглянул и вовнутрь: большое и темное сводчатое помещение для зимовья лодок, просторная вымощенная плитками столовая и лестница, ведущая в верхний этаж.

Я дождался в тени захода солнца, а в отеле спросил за ужином официанта:

— Чей это дом там, за мысом?

— Где-где?

Он был не здешний, в ту сторону никогда не ходил, и, ничего от него не добившись, я на следующий день попытался на пристани разузнать про старый дом у носильщика, пока он перетаскивал мои пожитки на пароход.

— Ишь ведь, куда вас занесло! А мы сами-то, местные, и не знаем, чей он, тот дом, Сказать бы вам раньше, могли бы его за бесценок купить. А так его с осени разберут на починку причала.

Потом я жил без потрясений года два, по-прежнему верный мечте обрести заветный дом на море; однажды, отдыхая летом в лесной полосе Среднего приморья, я опять неожиданно на него набрел. В прибрежном сосновом бору.

На этот раз сочетались строение и место. Правда, дом был не на самом берегу, а чуть поодаль, поднятый над морем шагов на тридцать. Ни крестьянский с нижним помещением и тремя окошками вверху, более всего привычный моему воображению, ни бывший барский особняк, с роскошной балюстрадой и широкой каменной лестницей вроде той, что я видел два года назад. Не было вокруг ни маслин, ни синей бухты, но у мелководья между скалами залегал белый клин мягкого песка. В море под парусом покачивалась лодка, две чайки резвились над водой, и какая-то стройная, высокая и, должно быть, необыкновенно красивая женщина спускалась к берегу от правильного четырехгранника дома, выложенного из гладкого бачского камня.

И все же я его нашел! Не напрасны были поиски, я знал, что где-то этот дом на море должен быть. Не беда, что здание не совсем такое, каким я его себе представлял. Мечты редко совпадают с явью, и упрямцу, ищущему непременно совершенство, не хватит времени им насладиться. Лучше довообразить недостающее, чем пытаться поднять жизнь до уровня мечты — так, разгоряченный и взволнованный, я оставался на холодном камне тут же, под оградой, до той поры, пока деревья, дом и отмель не погрузились в темноту.

— Довоенный он, — сказал мне хозяин постоялого двора, где я заночевал. — Построен одним богатым загребским купцом, вскоре разорившимся. После его смерти дом перешел трем его сыновьям, но и они им пользуются только летом, попеременно, так как сразу всех он не вмещает. Сейчас, насколько мне известно, там живут два брата с семьями. Похоже, жены у них не очень ладят между собой; из-за этого и еще из-за каких-то неурядиц они прошлым летом собирались продать дом. Если хотите, могу с ними завтра поговорить.

Я согласился и через два дня пошел их повидать.

Когда спала полуденная жара и тени снова выползли из-под деревьев и домов, я полегоньку двинулся в путь. У начала подъема, где дорога сворачивает от берега и, петляя, ведет через лес, я остановился передохнуть. Снизу доносились голоса и смех поздних купальщиков, а под пологом густых деревьев стояла тишина. Август, уже заалела ежевика, и по дороге я отщипываю ягоды с кустов, перекатываю их во рту. А сердце мое бьется в тревоге и каком-то необъяснимом волнении.

Меня не ждали, хотя и были предупреждены о том, что я собирался прийти. И не было ни звонка, ни какого-нибудь другого средства оповестить о моем приходе. Пара цветастых полотенец сушилась на траве, а на веранде сигнальными флажками флагманского корабля полоскалась вереница носков. Судя по всему, хозяева были где-то здесь, поблизости, но я их не видел. Первое, что я заметил, была босая женская ступня, выглядывавшая из-за угла дома.

Хозяева были не то что голыми, но и одетыми их тоже нельзя было назвать. Двое мужчин, крупных, нескладного сложения — один в плавках, шлепанцах и в платке на голове, другой босой в залатанных штанах неопределенного цвета, обнаженный до пояса, — они словно поделили между собой имевшуюся одежду. На скамье ничком лежала женщина, пристроив голову на согнутой в локте руке.