Колючий осенний ветер будоражил Волгу и Ахтубу, гнул камыш в многочисленных рукавах и, вырываясь в море Хвалисское, поднимал воду. Последние купеческие корабли покидали Сарай до заморозков, уходили к берегам Персии, а там уже гости торговые отправятся караванами через пустыни и неведомые земли в Самарканд и Бухару, Хорезм и дальше, за грозные горы. За ними живут народы, торгующие шелками и ещё многими чудесными товарами.

В ту осень на кораблях увозили невольников-ногайцев. Невольничий рынок в Сарае, на голом, продуваемом насквозь берегу, наводнён был рабами. Их гнали толпами, как отары, и продавали дешевле захудалой отцы.

Невольникам-ногайцам, чтоб не пытались бежать, набивали на ноги колодки или подрезали сухожилия. Такова была воля того, кто называл себя потомком великих Чингиса и Батыя. Он, непобедимый и могучий Тохта, покарал ослушника Ногая. Где теперь Ногай, возомнивший себя ханом? Труп этого шелудивого пса склевало воронье. И так будет с каждым, кто даже в помыслах посчитает себя равным ему, хану Тохте...

А остатки Ногайской орды, переправившись в низовья Дона, уходили берегом Сурожского моря к горбам Кавказа. Скрипели колеса двуколок, брели старики, женщины и дети, перегоняли стада и табуны, чтобы на левобережье бурной Кубань-реки найти себе пристанище. Так побитый и пораненный зверь ищет логово, чтобы зализать раны.

С первым апрельским выгревом, когда стаял снег на полях, но ещё оставался по лесным буеракам да по глубоким оврагам, из Владимира выступил великий князь с конной дружиной. По дороге пристал к нему князь Константин Борисович, а из Ярославля привёл четыре десятка гридней воевода Дрозд, и полки двинулись на Переяславль.

Недоволен великий князь Андрей: схитрил ярославский князь, не прислал дружину. Хотел было не принять его воеводу с малым отрядом, но до поры промолчал. Настанет день, и он, князь Андрей, напомнит об этом Фёдору Ростиславичу.

У великого князя на душе неспокойно. Не потому, что терзала совесть — ведь на брата родного войной пошёл. Но у князя Андрея нет угрызений совести, не испытывал их ни сейчас, ни тогда, когда против брата Дмитрия меч обнажал. Беспокоит его — отчего хан Тохта не дал ему воинов?

Прежде, когда с Дмитрием вражду за великий стол повёл, ордынцы ему помогли, на великое княжение посадили. И хотя они немало зла на Руси наделали, крови русичей пролили и полон многочисленный угнали, но князь Андрей по воле хана Русью владеет.

Мысль, что хан отказал ему в своей поддержке, беспокоит князя Андрея Александровича. Чем вызвал он недовольство хана Тохты? Ведь угождал, землю у ног его целовал, а уж сколько добра всякого, золота и серебра подарил и хану, и всем, у кого хоть малая власть в Орде была.

Теплилась у князя Андрея надежда, что не посмеет Даниил сопротивляться, миром уступит Переяславль, чать, понимает, на великого князя замахнулся, у кого ханский ярлык на власть...

Может, оттого Андрей Александрович и двигался не торопясь, словно давая брату Даниилу, князю Московскому, одуматься. А когда рубеж княжества Переяславского преступил, прискакал дозорный из ертаула с вестью недоброй: у Клещина озера собралась рать князей Московского, Тверского и дружина переяславцев. Кроме конных гридней выставили князья ещё пеших ополченцев. Правое крыло московская дружина держит, в челе Михаил Ярославич, князь Тверской, стал, а по левую руку — переяславцы.

Позвал великий князь своих воевод, совет держал. Помялись они, никто первым не решался высказаться. Наконец князь Константин Борисович заявил:

— Как ты, великий князь Андрей Александрович, хочешь, а я своих гридней на истребление не дам, ты уж прости меня.

Его сторону принял и воевода Дрозд. Насупился великий князь, сказал резко: .

— Устрашились воеводы.

— Пустые слова твои, великий князь, — недовольно промолвил князь Ростовский. — Аль недруги перед нами? Свои же.

— К миру с ослушниками взываешь?

— Кто ослушник, князь Андрей? — со смешком спросил князь Константин Борисович.

— Москва Переяславское княжество на себя приняла.

— По воле покойного князя Ивана Дмитриевича, — возразил ростовский князь.

— С Переяславским княжеством великому князю разбираться.

Пожал плечами Константин Борисович и встал:

— В таком разе и судитесь с Даниилом Александровичем.

Сказал и вышел из шатра, а за ним последовал воевода Дрозд.

Князь Андрей Александрович повернулся к боярину Ерёме:

— Вели дружине изготовиться в обратный путь. Поклонюсь хану Тохте рассудить нас с Даниилом. Ино так дале пойдёт, не будет сладу с Москвой.

Весёлым хмельным застольем прощались Даниил Александрович и Михаил Ярославич. Вместе с ближними боярами пировали на горе. Сошлись в хоромах покойного князя Переяславского Ивана Дмитриевича. А кому места в просторной трапезной не досталось, тем столы во дворе поставили, благо день погожий, тёплый.