— Почему вы не обратились к охраннику?

Мендес задал свой вопрос только потому, что его следовало задать, хотя детектив и понимал, насколько глупо он выглядит сейчас. А сам бы он стал бежать к охраннику, если бы был отцом и заметил, как Роланд Балленкоа фотографирует его ребенка? Как бы он повел себя, если бы на месте Лии Лоутон оказалась Хейли Леоне или одна из его племянниц? Он бы вырвал у Балленкоа фотоаппарат, а потом вышиб из негодяя дух.

— Скажите мне, законно ли фотографировать в общественном парке? Кто-нибудь положит этому конец?

— Вы на него напали?

— Он похитил моего ребенка. Этот подонок похитил мою старшую дочь. А теперь он снимает мою младшую девочку. Такое впечатление, что он хотел сказать: «Я могу и до нее добраться, если захочу». Он продолжал фотографировать у меня на глазах. Что мне еще оставалось делать?

— Я вас не осуждаю, — тихо произнес детектив. Его голос звучал мягко и доверительно. — Я просто должен знать, с чего все началось. Балленкоа сидит в соседней комнате. Он собирается потребовать возмещения убытка в судебном порядке… А тут еще это нападение…

— Вы посадите меня в тюрьму? — не веря собственным ушам, спросила Лорен. — Это беспрецедентно! Он может похитить мою дочь, сделать с ней все, что ему захочется, изнасиловать, убить, а вы хотите посадить меня за то, что я разбила его гребаный фотоаппарат?

— Я не хочу вас сажать. Я постараюсь сделать все, чтобы этого не случилось, но без официального предъявления обвинений, боюсь, не обойдется. Думаю, что ваши действия будут квалифицированы как мелкое хулиганство. Вам придется заплатить штраф.

— Штраф?

— Вы напали на него при свидетелях в общественном месте…

— Он следил за моей дочерью при свидетелях в общественном месте! И это нормально? Это можно! Он ведь только фотографировал ее!

— Вы не вправе вершить правосудие по собственному желанию, — возразил Мендес.

Ему было не по себе. Честно говоря, ему самому хотелось взять в этом случае правосудие в свои руки.

— Но вы ни черта не делаете, чтобы его остановить! — перешла на крик Лорен Лоутон. — К кому мне обратиться за помощью? Вчера он бросил в мой почтовый ящик записку со словами: «Ты по мне скучала?» Для него все это игра. Он нарушает закон, а потом сам же прячется за ним, используя против жертв своих преступлений. Я не могу его остановить, а вы не хотите. И что мне, черт побери, делать?

— Где записка? — спросил Мендес. — Почему вы мне не позвонили?

— Я выбросила ее, — раздраженно ответила Лорен. — Почему я вам не позвонила? А что бы вы сделали? Да ничего! Вы бы сказали, что это не ваша юрисдикция, и посоветовали бы обратиться к почтовому инспектору.

— Если мы сможем доказать, что он вас преследует…

— Боже правый! Он же записку не подписал. Там даже адреса нет. Этот подонок просто вбросил ее в ящик. А теперь он фотографирует меня и мою дочь при свидетелях, в общественном месте, и это не считается преследованием. Какой абсурд!

— Я понимаю, что вы расстроены, Лорен…

— Вы понимаете? — вскинулась женщина. — Вы понимаете? Вы и сами знаете, что это чушь собачья!

— Что я…

— Вы не осознаете, чего это чудовище лишило меня, — все больше распалялась Лорен. — Вы не знаете, что значит девять месяцев носить в себе ребенка, родить, выкормить, любить, а потом какой-то извращенец лишает вас вашей девочки, чтобы удовлетворить свои желания.

— Нет, не знаю.

— Вы не знаете, насколько больно видеть этого человека, расхаживающего на свободе, в то время как твой ребенок пропал, а муж мертв.

— Нет.

— Вы не знаете, что я чувствую, когда он качает свои права, а у меня, получается, никаких прав нет, — с горечью в голосе произнесла женщина.

Слезы уже катились по ее щекам.

— Мне некуда бежать, — продолжала она. — У меня никого не осталось, кроме единственной дочери, и вы считаете, что я должна стоять и спокойно смотреть на то, как этот ублюдок вносит мою дочь в каталог своих жертв?

Мендес почувствовал стыд за систему, которую поклялся защищать. Ему неудобно было смотреть женщине в глаза. Что-то не так с миром, в котором у извращенца больше прав, чем у людей, на которых он нападает.

Во взгляде женщины читалось презрение.

— Не говорите, детектив, что понимаете мои чувства, — продолжала Лорен. — Я как будто очутилась посреди гребаного ночного кошмара, а вы являетесь частью этого кошмара, а не избавлением.

Женщина отвернулась и прижалась лбом и руками к стене, словно хотела проломить ее и ворваться в соседнее помещение. Или, быть может, мир просто начал уходить у нее из-под ног, так что ей пришлось припасть к стене.

— Поверить не могу, что это происходит! — сквозь слезы произнесла Лорен Лоутон.