В 1940 году к нему в Китай пробрались два ставших в дальнейшем очень известными сподвижника - Фам Ван Донг и Во Нгуен Гиап. Оба, в отличие от Хо (или Ху? запутал меня дядюшка, а каково было на него досье собирать, представляете?) были не чёрной кости, не крестьянского происхождения, а из семей мандаринов, и обоим же не было нужды заниматься самообразованием, они, по индокитайским меркам были образованы весьма неплохо. Гиап, когда он ещё не имел генеральского звания и был не творцом вьетнамских побед в обеих индокитайских войнах, а был дитя, учился в Национальном Лицее в Хюе, этот лицей для одарённых вьетнамских детей был основан Нго Динь Ка, отцом не так, чтобы совсем уж безвестного Нго Динь Дьема. "Как тесен мир." А когда Гиап повзрослел, то, не удовлетворившись преподаванием истории, пошёл он в основанную дядюшкой Хо вьетнамскую Коммунистическую Партию, а когда она была запрещена, ушёл в Китай, а его жена и сестра были решением партии оставлены во Вьетнаме в качестве связных, а потом они провалились, были судимы, после чего сестре Гиапа французы отрубили голову на гильотине, а жена его получила пятнадцать лет тюрьмы, куда её отправили вместе с пятилетней дочерью, через несколько лет за какую-то провинность французы забили её в тюрьме до смерти, а дочка Гиапа так там и сгинула безвестно, так что, как сами понимаете, причин испытывать хоть какие-то сентиментальные чувства по отношению к высокой французской культуре у него не было ни малейших.

Ну и кроме того, становится понятна и его знаменитая безжалостность, нашедшая выражение в известном высказывании Гиапа - "каждую минуту в мире умирают сотни тысяч людей и потому жизнь и смерть уходящих в бой десяти тысяч человек, даже если они твои соотечественники, значат очень мало". Между прочим, книгой, с которой Гиап по его собственному признанию никогда не расставался, были "Семь колонн мудрости" (Seven Pillars of Wisdom) Т.Е. Лоуренса, более известного человечеству как Лоуренс Аравийский. Мир не просто тесен, а тесен так, что не протолкнёшься.

Осенью 1940-го года Хо удалось под шумок взять под свой контроль несколько глухих деревушек в прилегающей к китайской границе вьетнамской провинции Сяо Бань. Так у него появился какой никакой, но плацдарм, тут же названный "свободной зоной", у него появилась "база", куда можно было время от времени наведываться из Китая.

Я сознательно, по причине неохватности темы, не затрагиваю "партийную" деятельность дядюшки в те годы, но необходимо держать в голове то обстоятельство, что всё это время партстроительство велось ударными темпами, проводились пленумы, партийные съезды и партконференции, организация росла, крепла, а партийная верхушка оттачивала политическое чутьё, с восточным мастерством плетя интриги. Другими словами, организация у Хо была, была "выкованная в классовых боях партия", проблема была в другом, организация организацией, но к ней нужен был кулак, а его у дядюшки не было, у него не было армии, даже и плохонькой, вьетнамские коммунисты могли заниматься саботажем, но они не могли бороться за власть, как никак шла война, а во время войны разговор короткий, а чтобы он стал подлиннее, нужна опора не на подпольщиков, а на вооружённые силы, а если их нет, то хотя бы на народ, вооружённый не одним передовым учением, но ещё и пулемётами.

"Винтовка рождает власть."

А война, да ещё и мировая, это омут, в мутной воде которого водятся не только черти, и там можно выловить не только рыбку, но при известной сноровке даже и помянутую повыше роженицу винтовку.

И вот дядюшка, перемещаясь туда-обратно через китайско-вьетнамскую границу, предпринял попытку вести собственную игру, или, как образно выразился один из историков - "он начал пытаться использовать американцев против французов, французов против китайцев, китайцев против американцев и даже китайцев против китайцев". При этом предпочтение в этой игре он отдавал американцам, именно в них увидев (и угадав!) силу, которая сможет привести его к власти.

Кроме этого, по той причине, что он был не совсем обычным "коммунистом" (не забудем, что практикой, которой он руководствовался в своих действиях, было сочетание, если не сказать "сплав", коммунизма и национализма, заложенная в него смолоду идеологическая база засела в нём накрепко) дядюшке Хо пришла в голову счастливая идея объединить коммунистов со всеми желающими бороться с "колониальным гнётом". Хо как бы говорил - "мы же все вьетнамцы, давайте отложим разногласия на потом, избавимся сперва от французов, а вот потом, если вам так уж захочется, вернёмся к нашим спорам, мы же свои люди, сочтёмся."

Идея всем понравилась и на свет появилось то, что принято называть "народным фронтом", и назывался фронт Viet Nam Doc Lap Dong Minh Hoi или "Лига борьбы за независимость Вьетнама", но в политике хороши краткие, броские названия и длинное название Лиги тут же переиначили в одно слово - "Вьетминь".

Было это в мае 1941 года. А прошло всего полгода и случился Пёрл-Харбор. Дядюшка и тут не подкачал, он мгновенно сориентировался и прозорливо заявил соратникам и соратницам, что их борьба в Индокитае из маленькой войны за независимость превращается в часть глобального конфликта. Со всеми вытекающими маленькими минусами и очень большими плюсами.

В августе 1942 года Хо отправился в очередной пеший вояж из "свободной зоны" в Китай. Границу он перешёл, прикинувшись слепым, которого вёл мальчик поводырь. На китайской стороне он немедленно прозрел, но радоваться обретённому острому зрению ему пришлось недолго, так как его арестовали солдаты китайского генерала Чан Фа-куэя. Чан Фа-куэй был тем, что нынче по-русски называют "полевым командиром" и был он пламенным китайским националистом, настолько, конечно, насколько может быть националистом китайский генерал. Арестовали дядюшку совершенно случайно, а причиной ареста явилось то, что документы его оказались просроченными. Кроме того, подозрение у националистически настроенных китайских солдат вызвало несоответствие внешнего облика чудесно прозревшего тому, что указывалось в документах, а значилось там - "податель сего китайский журналист Хо Ши Мин". На китайца, как немедленно было зафиксировано острым, с прищуром националистическим глазом, журналист был похож не очень, и бдительные солдаты немедленно повлекли его в узилище как японского шпиона.

На допросе тут же выяснилось, что никакой он не японец, но зато всплыло то не очень радостное для журналиста обстоятельство, что он коммунист. И китайские националисты, у которых были очень сложные отношения с китайскими коммунистами, с чувством глубокого удовлетворения посадили "китайского журналисто Хо Ши Мина" в китайскую тюрьму.

Как всем известно, попасть в тюрьму легко, но выйти оттуда очень трудно.

Дядюшка Хо просидел у китайцев больше года и просидел самое, вроде бы, интересное время, но от судьбы не уйдёшь, и если тебе суждено стать первым вьетнамским президентом, то ты им станешь, и нигде не спрячешься, нигде не укроешься. Китайские националисты то ссорились с китайскими коммунистами, то мирились, а то и стрелять друг в друга начинали, а потом опять объединялись, но Хо этот чужой пир если чем и подарил, так разве что тем, что слух о нём достиг ушей Чжоу Энь-лая и тот походатайствовал за единомышленника перед знакомым тоже полевым командиром, а тот при случае замолвил словечко перед классово близким Чан Фа-куэем и тот сидельца выпустил. Выпустил он его, правда, при условии, что дядюшка будет теперь шпионить уже на него, на Чана, и Хо легко согласился, "подумаешь!", и ушёл от китайцев с чистой совестью. Укатился. Ему было не привыкать. Он и от бабушки уже уходил и от дедушки тоже. "А уж от тебя, Чан, и подавно уйду!"