Процесс колонизации Красной планеты занял у человека не одну сотню лет. Когда была впервые смонтирована стабильно действующая установка по терраформингу, потенциально способная изменить облик целой планеты, календарь показывал середину 235_ года. Первыми были возведены стовратные Фивы, окружившие Олимп, высочайшую марсианскую гору. Потом дело пошло по накатанной.

Некогда свободная планета, Марс сейчас был закован в прочные сети климат-куполов, окружавшие многокилометровые мегаполисы. Каменистая ярко-красная земля планеты-воина была изуродована шрамами монорельсовых дорог и проплешинами внеатмосферных космопортов. Рудники впились в марсианские недра с жаждой вампиров, надолго лишенных свежей крови. А сам человек вновь погряз в разгуле и пороке (то есть в своих любимых времяпрепровождениях). С упорством мазохиста человек стремился к ограничениям плоти, отдавая дань пиршеству разума. Пытаясь подавить свои страхи и комплексы, он работал над созданием искусственного интеллекта, способного не только сравниться с человеческим, но и превзойти его. И с равным успехом он кастрировал своего кремниевого двойника, удаляя из программного кода необходимые для превосходства нолики и единицы.

Луксор за толстым окном готовился к бурной ночной жизни. Помигивали первыми тест-включениями голографические рекламные щиты и вывески. Выходили на привычные места промысла жрицы платной любви, торговцы синтетическими и электронными удовольствиями. Люди серыми тенями скользили по улицам, освещенные холодными огнями неона и лазеров. Они тонули в мягком шорохе вездесущих сплит-систем, источающих полный озонового конденсата воздух, и одновременно с этим вдыхали тяжелые испарения собственных тел. Для большинства это было нормой жизни, когда ни одна высокая технология, ни одна игрушка инженеров и ученых, стоящая миллиарды, не могла перечеркнуть вовсе или перекроить под себя законы выживания, законы хищного леса. Ученые, скрывающиеся за плексобетонными стенами огромных небоскребов центрального Луксора, давно уже определили языком сухих цифр и графиков, от чего зависит эффективность любого института, насаженного государством. И поняли, что все, происходящее за рафинированно стерильными стенами «веретена» и других подобных ему мест осталось неизменным со времен первых компьютеров, когда на вершине экономической пирамиды стояли ресурсы природы, а не человеческий разум. Планетарные колонии давно стали средоточием реакции и интеллектуального декаданса. Живущие за счет своей затянувшейся необходимости для орбит (в силу обладания ресурсами), они закостенели, чему способствовал сидячий образ мысли. Когда-то преодоленные, в сознании людей вновь главенствующую роль приобрели феодальные тенденции, теперь основанные на достижениях генетиков, программистов, конструкторов.

Александра подошла к окну. Сквозь тонированное стекло закат казался еще более зловещим.

— Завтра отец устраивает раут, он хочет сделать какое-то заявление, касающееся будущего нашей семьи. Я хотела бы быть там с тобой.

— Ты уверена?

— А что здесь такого? Кому какое дело, как и от чего ты меня лечишь. Если я хочу видеть тебя рядом, значит, так и будет.

— Какая самоуверенность.

— В конце концов, за это ты получаешь деньги. Уверена, что твой счет лопается от папашиных кредитов.

— А если он поймет, что мы любовники? Знаешь, устав запрещает мне вступать в интимную связь с пациентом.

— Еще расскажи мне сказку, что я у тебя первая дурочка, которой ты залез не только в мозги.

— Нет, отчего же.

— У тебя есть еще пациенты-женщины?

— Да.

— Ты спишь с ними?

— Приходится.

— Тебе не кажется, что ты еще большая шлюха, чем я?

— Хватит об этом.

— Что? Уязвленное самолюбие? Или боишься, что настучу?

— Хватит!

— Ой, у нашего доктора шары вспотели. Милый, как ты побледнел.

— Мне тоже есть что рассказать, — вырвалось у белого от злости Альберта.

Александра склонила голову к плечу.

— И что же?

— Сама знаешь!

— Ты не посмеешь! Придурок! Как у тебя язык повернулся! Я сотру тебя в порошок.

— Кое-кто многое отдаст, чтобы узнать, что кроется в голове маленькой Саши. — Альберт еще сохранял способность к сарказму, хотя разгорающаяся ссора перерастала в катастрофу.

— Ублюдок! Что ты вообще знаешь?!

— У тебя жалкий вид.

— Имела я твою жалость!

— Хватит орать! Я тебе не холуй! И попробуй только угрожать мне, как тут же твоя тайна, — это слово было сказано с особенным ехидством, — перестанет быть таковой.

Таинственный звонок от очень большого человека. Черный автомобиль с бронированным кузовом и спрятанным под днищем ракетометом. Тихо рычит атомный движок, ксеноновые фары ослепляют. Телохранители в темных очках и с клонированными лицами (профессиональный взгляд медика тут же отметил следы хирургического вмешательства: армированные имплантаты, прикрывающие жизненно важные органы, широкодиапазонные сканеры в хрусталиках глаз, мышечные усилители et cetera). И тихий, убаюкивающий голос хозяина:

— Она больна, доктор, очень больна. Ей нужна ваша помощь.

— Но я не специалист в этой области.

— У меня очень хорошие рекомендации и, я думаю, не в ваших интересах меня разочаровывать.

— Да, конечно.

— Поймите меня правильно, я — отец. Саша — единственное, что заставляет меня держаться за жизнь. А ведь я не молод, гораздо старше, чем вы думаете. Помогите ей.

— Я… конечно… все, что в моих силах.

— Неправильно, доктор. Вы сделаете намного больше. Иначе мне придется сожалеть, что вы не родились мертвым. Ясно?

— Да, но…

— Никаких «но». Надеюсь, вы еще не забыли, что такое деньги?

Альберт лишь кивнул.

— Знаешь, взрослые девушки так себя не ведут.

Саша вспылила: