Заступились за Крутинина и Рыбаков, секретарь демьяновской партийной организации, и Метелицын, председатель колхоза.

— Это, если хотите, наша совесть, — заявил Рыбаков. — Между прочим, товарищ начальник, вы, видимо, еще в школу не бегали, а он, как участковый уполномоченный, — да, да, не удивляйтесь, было время — Крутинин и в милиции работал, — в здешних лесах браконьеров гонял. Того же Потешку, к примеру...

— Не солидно, Сергей Захарыч, Потехина упоминать, — заметил Метелицын. — Почему между ними вражда образовалась, сам хорошо знаешь. Из-за Насти с малых лет петушились. Скажи, Игнат Матвеевич?

— Пустой разговор, — угрюмо обронил Карев. — Еще бы вспомнили, чем их родители до революции занимались... При чем тут Настя, Потехин и вообще все давнее? Федор положен на лопатки и даже сам ничего не опровергает. Почему же мы его должны защищать?

— Нет, он утверждает, что не убивал, но вяло как-то. Больше молчит... — сказал Александр.

Рыбаков задумался, посмотрел Кареву в глаза:

— Странно мне это: и Федора поведение, и твое, Матвеич. Вы же фронтовые друзья, разведчики. Друг дружку не раз из самого пекла выносили. Сам же Федором гордился. А сейчас? Нет, мне этого не понять.

— Но ведь против него факты! — слова Рыбакова ужалили Карева, как электрическим током. Он вскочил на ноги, гневно сверкнул глазами. — У меня, думаешь, здесь что? — он постучал себя кулаком по груди. — Камень? Или ледышка? Два года вместе за «языками» ходили. Однажды вытащил я его полуживого — на мину напоролся. Из памяти такое не вытравишь. Но вот у них, — он вскинул руку у сторону Александра, — факты, улики. Ты это можешь понять? Или не хочешь?

— Крутинин — преступник? — Рыбаков тоже поднялся, с недоумением пожал плечами. — Чертовщина какая-то, чушь несусветная, ересь!

— Факты, известно, упрямая вещь, — сказал Карычев. — И пока они не в пользу Крутинина. Слышали, что докладывал наш следователь? Но, к сожалению, в данный момент нам еще многое неизвестно: не найдена сумка с деньгами, нож, которым была срублена березка. Но и это не все. Окончательно обвиняемый будет изобличен лишь тогда, когда по собранным уликам скажут свое веское слово экспертиза и суд. Так что видите, сколько еще всего впереди? А сейчас пойдемте-ка в дом задержанного, произведем обыск.

К удивлению Александра, обыск занял немного времени. На печи Фроликов обнаружил широкий, из нержавейки, тесак, а в печи, под горкой сизого остывшего пепла — жестянку из-под зубного порошка. В жестянке, свернутые трубкой и перетянутые темной резинкой, лежали новенькие купюры — десять пятидесятирублевых и одна сторублевая.

Увидев деньги, Крутинин в бешенстве заскрежетал зубами, рванулся к Фроликову. Однако Артемьев, Кузнецов и другие работники милиции вовремя навалились на него, заломили за спину руки.

— Не заставляйте нас применять силу, — сказал Карычев, когда Крутинина подняли с пола. — Сопротивление властям, вы знаете, что за это грозит...

Карев, Метелицын и Рыбаков, а также присутствовавшие при обыске понятые были потрясены и, точно потеряв дар речи, смотрели на происходящее широко открытыми глазами.

— Ни за что бы не поверил, — прошептал побледневший Рыбаков. — Как же так, Федор? — и, не дожидаясь ответа, молча и осторожно, словно уходя от покойника, направился к порогу вслед за Метелицыным и Каревым.

Несколько мгновений в комнате стояла взвинчивающая нервы гнетущая тишина. Было лишь слышно, как поскрипывает перо Артемьева и шало бьется об оконное стекло муха. Первым нарушил молчание Ульянов:

— Ну, а теперь что скажете? — обратился он к Крутинину.

Федор Лукич ничего не ответил. Он стоял, прикрыв глаза, отрешенный, глубоко ушедший в себя. Лицо его окаменело, стало пепельно-серым.

Фроликов и Кузнецов доложили Карычеву, что обыск окончен.

— Плохо глядели, — вдруг очнулся Крутинин. — На шкафу узелок. В нем пуля из убитого лося. Возьмите, авось, сгодится, чем не улика? А ружье, из которого я в лося целил, у вас находится. И кортик оставлять здесь не следует.

— Кортик? — насторожился Карычев. — Какой еще кортик?

— Такой, какой вам и не снился. Трофейный он. Генерал Малиновский, будущий маршал, мне его с надписью на память подарил. Ценного мы тогда языка взяли. В шкафу кортик, в нижнем ящике, под бельем. Отдадите, когда освобожусь...

Кузнецов открыл шкаф, выдвинул ящик.

— Нет тут ничего, — сказал он, повернув лицо к Крутинину.

— Можно? — спросил Карычева Крутинин и, получив разрешение, метнулся к Фроликову. Отстранив его, он перерыл все белье, лихорадочно выгреб содержимое из других ящиков, но кортика нигде не было.