– Вот что, – сказала княгиня няньке, – позови мне кого-нибудь из моей стражи. А лучше – двоих, – пока еще девка добежит до Варяжской улицы. – Пусть эти двое верхами прочешут весь посад и привезут мне Либушу поскорее. Да накажи, чтобы она не наряжалась особо, сразу чтобы ехала, как есть. Небось, спит как убитая после праздника и до ночи проспит, если не разбудишь, – и повернулась опять к оконцу, но не глядела во двор, а только на свои отекшие пальцы, все снимала и опять надевала тяжелые кольца, за эту привычку нянька журила ее еще в детстве. Кольцо с веселым камнем сердоликом упало, покатилось по полу, Ольга быстро зашептала: «Колечко, колечко, выйди на крылечко, приведи мне Либушу в терем», кольцо, услышав, остановилось, покачалось на ободе и упало камнем к двери. Девушка кинулась было поднять, «Не трожь!» – сказала Ольга, и знала, что не поможет, не приведет кольцо ворожею.

Однако довольно скоро по камням и плашкам двора застучали копыта, княгиня заторопилась в сени, увидела, как въезжает ее старший дружинник Рюар, а перед ним на широкой спине гнедой кобылы, как на лавке, сидит чужая женщина, совсем не похожая на Либушу. Гнев ударил в лицо, ярко окрасил лоб и щеки, но Ольга сдержалась, прошла из сеней в свою малую светлицу для приемов, села на неудобное кресло спиной к окнам, будто посла встречала.

– Я привез тебе ворожею, княгиня, – доложил Рюар, почтительно приглушая голос в гулких покоях.

Ольга ошпарила его взглядом, что сыромятной плеткой, но Рюар смотрел спокойно, его темные, странные для урманина глаза не бегали, не прятались.

– Так, – согласилась Ольга. – Что за ворожейку ты привез? Я не знаю ее.

Внезапная догадка поразила княгиню и, внимательно следя за неторопливым стражником, который слыл у дружинников тугодумом, перебила сама себя.

– Или ее прислал для меня муж?

Рюар помолчал, собираясь с мыслями, подергал серьгу в ухе, сообразил что-то и отвечал:

– Нет! Не присылал. Но ты не волнуйся, князь Игорь о тебе думает. Он даже справился, куда ты отправляешь меня, не нужно ли чем пособить, – и замолчал надолго.

Рюар не мастер болтать, был бы на его месте кривич Глинка, тот бы вывернулся, сумел, не говоря открыто, пояснить княгине, что Игорь с недавних пор доглядывает за ее дружинниками, вызнает, куда едут, с каким поручением. А это нехорошо, это явное недоверие. Но на то они и Ольгины воины, чтоб интерес хозяйки соблюсти, даже князю, ее мужу, не выдать лишнего. Вот, кстати, потому Глинке и не поручили ехать в город – разговорчив слишком, во все стороны. А прямо говорить о том странном недоверии князь-Игоря ни к чему, обидеть можно княгиню ненароком.

Ольга знала, что торопить Рюара бесполезно. Думай, княгиня, думай, не ошибись! Неужели муж решил проследить даже за ее ворожейкой? Как может навредить простая гадалка Либуша? А если Игорь хочет окружить жену своими людьми и эта незнакомая ворожея, привезенная Рюаром, должна допытаться, о чем думает княгиня? Или князь решил, что Либуша знает что-то неподобающее? Или… Ведь, кроме Либуши и гонцов, у нее нет связи с внешним миром. Нянька стара стала, глуповата. Гонцы на счету да на виду. А девушкам и челяди Ольга не доверяет, она вообще не доверяет рабам. Несколько раз сняв и надев кольцо, другое, не то, что упало, не добежав до дверей, она равнодушно поинтересовалась:

– Что же ты отвечал князю?

– Как есть, – заверил стражник. – Отвечал: ты послала меня за ворожеей. Все видели, я привез.

– Для чего же эту? – настаивала Ольга.

– Князь Игорь мог бы рассердиться, если бы я не выполнил твою просьбу. Нет одной, привез другую. Если одна ушла неизвестно куда. Даже рабы ее не знают – куда. Знали бы, сказали бы мне, – дружинник усмехнулся, темные глаза его сверкнули довольно и мрачно. – Если, говорят, ее уже ночью не видели. Я сказал князю – тебе все равно, какая ворожея, если гадать задумала. Князь смеялся, говорил, ты, верно, разгневаешься. Что я не ту везу.

Рюар даже плечи опустил, так устал от длинной речи.

– Ты прав, – Ольга повернулась к няньке и приказала той принести мешочек с дирхемами. – Мне все равно. Я хочу гадать о своих женских делах.

Напрасно верный страж опасался, что не будет понят Ольгою. Князь Игорь давно уж косо посматривал на любимую женой ворожею, но не высказывал недовольства вслух. Воины же Ольгины приметливы, особенно если затронуты интересы их госпожи. Их княгиня – настоящая госпожа, не Игорь. То, что несведущему может показаться женским капризом, исполнено значения у княгини. Ольга отважна, умна, хитра, как лисица, и яростна, как соболь на охоте. Но воинов при ней мало, вся дружина в Плескове. Сейчас Рюар докладывал, как пытался уверить князя, что у госпожи нет дела именно к Либуше – просто так, на всякий случай пытался, если дело все-таки есть… Но Игорь ему не поверил. Игорь смеялся. Бедный воин мог поклясться, что легче переправлять через речные пороги груженую ладью, чем вести такие разговоры.

Княгиня гадала с новой ворожеей на день родов и заплатила той щедрую плату куньими шкурками. Но Рюару она заплатила светлыми звонкими монетами. И он удивился, Рюар, хотя обрадовался, конечно.

Позже княгиня послала за вчерашним кощунником Соловьем, порадовавшим собравшихся на пиру волшебной сказкой. Сказали ей, нет нигде кощунника. Ольга наконец дала волю гневу, рукам и голосу. Обленились люди: как так нет нигде Соловья, если его раб, вон он, сидит во дворе, чинит сбрую. Куда он без рабов уедет. Но не было ни кощунника, ни его молодой смазливой жены, уехали, может, ночью, может, утром. Зачем – не сказали, верно, жертвовать своим богам, мало ли лесных маленьких святилищ вокруг Ладоги. Вернутся, куда денутся, добро-то их в кремле осталось. И Ольга пошла в полюбившийся чулан, завернувшись в покрывало: ее знобило, несмотря на жаркий июльский день.