Эрвин не без труда уклонился от летящего в живот обсидиана, но дальше все пошло легко и предсказуемо. Рвануть пику на себя, затем основанием ладони – точно в лоб…

Выпустив оружие, Иванов упал на спину. Вскрикнул, зарычал, вскочил. Кинулся на Эрвина с голыми руками, забыв обо всем, – олицетворенная ярость в образе грязного дикаря.

Тупым концом пики – снова в лоб. Полежи, остынь.

Иванов помычал немного и замер. Он был жив, но ему предстояло умереть в эту ночь. Хуже того, ему предстояло умереть без всякого смысла. Разве что чудо…

И зачем полез в драку? Неужели воображал, что такой, как он, в принципе способен застать врасплох Эрвина Канна? Это почти никогда не удавалось и настоящим противникам, не то что Иванову…

Хотя, конечно, ни на что он не надеялся.

Эрвин оглянулся. Морось прекратилась, в разрывы нижнего слоя облаков проникал размытый верхним облачным слоем свет какой-то из лун. Булькнул газовый пузырь, и опять стало очень тихо. Стоя в пяти шагах от Иванова, Эрвин отчетливо слышал его дыхание. И еще – не в пяти шагах, а гораздо дальше и гораздо слабее, – он услышал шлепанье чьих-то крупных лап по мелкой воде.

Услышав, подумал: а не придется ли без всякого смысла умереть обоим в ближайшие час-два?

Шлеп. Шлеп. Шлеп. Шлеп-шлеп-шлеп-шлеп. Шлеп.

Пауза. И снова шлеп-шлеп-шлеп…

В темноте зверь был невидим, но Эрвин отчетливо представлял себе, как почуявший добычу хищник исследует мелководье грязного озера – удастся пройти к острову или нет?

Конечно, удастся. Людям и то удалось, а ведь у них нет ни перепонок на лапах, ни полезных рефлексов, выработанных мириадами поколений предков, обитавших в болоте и только в болоте.

Шлеп. Шлеп.

Как всегда, не вовремя. Пятью минутами раньше – и была еще вероятность, что Иванов хоть на время придет в разум. Хоть слабая, а помощь. Но ты много хочешь, человек, и в непомерности твоих вожделений твоя слабина. Жизнь была бы сплошным праздником, если бы всё и всегда в ней происходило своевременно.

Шлеп… Шлеп-шлеп-шлеп…

Эрвин не дышал, вслушиваясь в ночные звуки. Зверь был не один. Пара. Они ведь разнополые, эти твари с зубами, похожими на непомерно увеличенную машинку для стрижки. Не было сомнений: раз уж до островка добрались люди, то и эти доберутся. Спешить им некуда: знают, что добыча не убежит.

Два хищника еще так-сяк, можно попробовать отбиться. Хуже, если набегут еще.

И ни огня, ни настоящего оружия. Положеньице…

Швырнуть им тушку «лани», пусть подавятся?

Разумеется.

А если они и тогда не уймутся?

Ответ лежал в трех шагах, дышал и постанывал. И был такой ответ на редкость противен.

Сделай это, сказал сам себе Эрвин. Отдай им Иванова. Все равно ведь не жилец. Все равно он больше ни на что не годен. Спихни его в воду.

С болота донеслась серия коротких звуков, непривычных уху. Словно затявкала помесь свиньи с бензопилой. И снова: шлеп-шлеп.

Теперь ближе.

Очень своевременно посветлело: нижний слой облаков, провисший почти до поверхности болота, то ли ушел, гонимый ветерком, то ли рассосался. Хоть что-то вовремя! Гнойное пятно луны отражалось в гнилой воде, и всюду была гниль, а что не было гнилью, то несло смерть. Два зверя медленно приближались к островку, держась гуськом друг за другом, первому из них вода доходила до брюха, и кривлялась луна в бегущих от зверя мелких волнах. Эрвин видел лишь две тени, зато сам был хорошо заметен хищникам. Вскинув длинную морду, первый из них издал все тот же режуще-тявкающий звук. Второй ответил глуше и спокойнее, что, надо думать, означало: не торопись, мол, и меня не торопи, наше от нас не уйдет.

Разумеется, не уйдет. Некуда уходить. А насчет «нашего» вопрос спорный…

У атакуемого с воды, тем более с воды, разлившейся поверх болотной топи, есть некоторые шансы. Хищник, пусть и с перепонками на лапах, не покажет все, на что он способен. Бич – в правую руку, пику – в левую. Запасная пика воткнута рядом, нет надобности нагибаться за ней. «Лань» лежит поблизости, но это тот пряник, перед которым твари обязательно должны попробовать кнута. Иначе они охамеют.

В пяти шагах от островка зверь остановился. Присел на передние лапы, погрузив грудь в воду, показал зубы.

– Подружку ждешь, один не решаешься? – сказал ему Эрвин. – Мужчина, тоже мне…

Зверь издал утробное рычание и, казалось, рыком ответил на подначку. Зверь был прав, осторожничая, а прав среди зверей тот, кто окажется сильнее в конечном итоге. Среди людей, впрочем, тоже, только сила у них измеряется по-другому.

Добыча не бежала, что озадачивало зверя. Поджидая самку, самец широко разинул пасть и подвигал туда-сюда треугольными лезвиями зубов. Действительно, как ножницы…

– Мускулозубый, значит? – продолжал Эрвин. – Зачем тебе такие зубы? И чем ты расплатился за них? Надо полагать, челюсти у тебя слабые, да и шея тоже, верно?