Шрифт:
Утром, почти заламывая руки:
– Это ужасно, ужасно!
– Что именно, Фаина Георгиевна?
– Мне приснилось, будто я гуляю по Красной площади абсолютно голая, в одной шляпке. А все глазеют и глазеют.
– Вы смутились оттого, что голая?
Машет рукой:
– При чем здесь это? Шляпка была совершенно старомодной.
– Мы единственные в мире, кто празднует старый Новый год!
– Конечно, у кого еще после Нового остается полтазика оливье, ведро вареной картошки и тазик холодца? Надо же это все доесть.
– Что-то давно о себе гадости не слышала. Теряю популярность…
– Фаина Георгиевна, вы слышали, у Розы родился сын.
– Ей давали наркоз?
– Нет, она рожала без наркоза.
– Боже мой, чего наслушался бедный мальчик, еще не родившись!
– Но почему, вы полагаете, что она ругалась?
– Нет же! Но она наверняка давала ему советы, как выбираться изнутри.
– Фаина Георгиевна, какой диагноз вам поставили?
– ЧЕЗ.
Полдня думали, что это может быть такое, спросить неудобно, но и в неведении оставаться тоже не по себе, мало ли что за таинственная болезнь? Все же спросили:
– А что это, как расшифровывается?
– ЧЕЗ? Черт его знает.
Старая врач интересуется:
– У вас хороший стул?
Раневская отвлеклась и вопрос прослушала, потому переспрашивает:
– Что?
– Кал у вас хороший?
– Говно, а не кал, доктор.
– Что вам сказал врач по поводу предстоящей операции?
– Успокаивал. Это у него двадцатая такая. Должно же, в конце концов, получиться?
– Страдала, что старая, но вчера попыталась отложить по рублю на год. Получилось так мало, что воспрянула духом.
– Я к старости смолоду привыкла, в 22 года старуху играла, загримировавшись. Я столько всяких подлых сыграла, что могла бы и к этому привыкнуть…
– Почему вы не вышли замуж?
– Я не могла спариваться в неволе…
О признаках старости:
– В молодости удовольствия свои, а болезни чужие, в старости наоборот.
– Это ужасно, если все в твоей жизни зависит от тебя.
– Почему, Фаина Георгиевна?
– Даже пожаловаться не на кого!
У Раневской был сильнейший диабет, сплошные запреты на питание, о сладком и говорить нечего.
Жалуется:
– Когда я говорю, что пью чай без сахара, на меня смотрят, будто я что-то украла или скопидомничаю…
– Не все любят Новый год…
– Нет, Фуфа, Новый год любят все!
– Нет, мандарины, пожалуй, его не любят…
Услышав, что от одиночества некоторые начинают разговаривать сами с собой:
– Я пробовала, не получается.
– Разговаривать сама с собой?
– Не получается. Мы тут же поругались, оказалось, что эта сволочь знает обо мне все.
Врач, осматривая Раневскую:
– Спите хорошо? Вас не беспокоят ночные кошмары?
– Кошмаров мне вполне хватает днем.
– У нас в театре удивительные лестницы – в них ступенек вверх гораздо больше, чем вниз, особенно если подниматься уставшей, а спускаться после пинка под зад.
– Если прощать всех врагов подряд, то их ряды не только не поредеют, но станут куда плотней.
– По главной улице пусть проводят без оркестра, важно, чтоб не под конвоем.
– Беречь честь смолоду стоит, только если точно знаешь, что хотя бы к старости пригодится.
По поводу довольно глупого актера:
– У него кариес зуба мудрости…
– NN терпеть не могут врачи, он безнадежно здоров.
– У меня столько надежд на лучшее, что хранить уже негде. Пробовала раздавать, говорят, что своих хватает. Что делать, ума не приложу…
– Душа хочет летать, тело стремится полежать на диване. Из компромисса ничего хорошего не выходит – либо полет низкий, либо тело измучено.