Я подошел к мини-бару, выбрал подслащенный энергетический напиток с кофеином, добавил в стакан льда и отпил глоток.

— Хочешь чего-нибудь, мам?

Она отрицательно покачала головой.

— Почему бы тебе не съесть немного фруктов?

Внимательно осмотрев вазу, она выбрала банан. Мы уселись на диван у окна, больше похожие на гостей на пикнике, чем на постояльцев дорогого отеля. Мать очистила банан и разделила его на равные дольки для нас обоих.

— Мам, ты так и не ответила: кто этот человек?

Мать открыла сумочку и достала из нее журнал и рукописный список имен. На первый взгляд, их в нем было шесть.

Этот человек входит в список подозреваемых. Я бы показала его тебе раньше, но ты наверняка отмахнулся бы от него, как от досужей выдумки. Однако теперь этот список приобретает особую актуальность. Один из этих людей последовал сюда, прикладывая нешуточные усилия к тому, чтобы остановить меня.

В самом верху значатся два имени: Хокан и Крис. Твой отец — подозреваемый. Мне очень жаль, но от правды не уйдешь.

Здесь есть и Ульф Лунд, отшельник на поле.

Внесен в него и двуличный мэр города, Кристофер Дальгаард. Я уже рассказывала тебе о нем — именно он пересказал случай с лосем Хокану.

Кстати, все, кто поименован в этом списке, присутствовали на празднике летнего солнцестояния, когда Миа напилась и на котором ее последний раз видели живой. Эти шестеро мужчин стояли в толпе, когда она подбросила букет вверх. Впоследствии я пыталась восстановить в памяти, куда приземлились бы цветы, если бы букет не развязался в воздухе, и у чьих ног очутились бы. Я, конечно, не знаю этого наверняка, но полагаю, что Миа целилась в того, чье имя идет следующим по списку.

Стеллан Нильсон — детектив, один из старших офицеров полиции в регионе. В последующих событиях ему еще предстоит сыграть важную роль. Его отношения с Хоканом можно назвать скорее братскими, нежели дружескими. Они даже внешне похожи друг на друга — оба высокие, сильные, серьезные. Когда они стоят рядом, люди часто спрашивают, не родственники ли они, и это им нравится, они улыбаются и говорят, что не возражали бы против такого.

Последним по списку идет Олле Норлинг, звезда радио и телевидения, врач на бумаге, хотя у него нет практики или настоящих пациентов. Он — успешный шоумен и артист, и его цирковой номер олицетворяет собой поиски одухотворенной мудрости. Он представляет рецепты здорового образа жизни в популярных телепрограммах, публикует книги о том, как можно похудеть, улыбнувшись пятьдесят раз за день, и прочие высокоумные рассуждения о силе разума. Он — доктор-самозванец, скользкий, как змея, торговец и коммерсант, но публика его обожает, поскольку он с успехом преподносит себя в качестве мягкого и заботливого кудесника. Собственно говоря, на самый верх он поднялся благодаря обману и бесстыжей саморекламе. Доктор Норлинг был первым, кто объявил меня безумной:

— Вы нездоровы, Тильда.

Он так и заявил, причем по-английски, медленно покачивая головой, словно желая мне только добра.

И один из этих людей сейчас здесь, в Лондоне, вместе с Крисом, и преследует меня.

Судя по яростной риторике, с которой она его описывала, мне не составило труда догадаться, о ком она говорит:

— Ты имеешь в виду доктора?

Да, доктора Олле Норлинга. Зачем он прилетел сюда? В Швеции ему не удалось упечь меня в сумасшедший дом, и теперь, очевидно, они намерены предпринять вторую попытку. Их стратегия не изменилась; несмотря на то что меня выписали из клиники для душевнобольных, что настоящие врачи объявили меня здоровой и дееспособной, они упорно цепляются за прежний подход: запереть меня в четырех стенах, накачать успокоительным и погубить мою репутацию. Но они опоздали и не смогут помешать тебе узнать правду. Единственное, что им еще остается, — попытаться разрушить наши отношения и заставить тебя присоединиться к ним, чтобы покончить со мной как с единственной силой, способной привести их на скамью подсудимых. Заговорщики с полным на то правом сомневаются, что твоему отцу эта работа по плечу. Не знаю, действительно ли Норлинг первым выдвинул идею усомниться в моем здравомыслии, зато он был первым, кто заявил об этом вслух, использовав против меня свой авторитет и медицинские знания. Вопрос лишь в том, почему они усомнились в моем психическом состоянии только тогда, когда я отвергла их версию того, что случилось с Мией.

После праздника я надеялась поговорить с Мией о том, что произошло с ней в самый длинный день в году. Но она как в воду канула. Я испугалась. Шли летние каникулы, и ей следовало отдыхать на свежем воздухе. Утром и вечером я стала прогуливаться по полям, глядя на ферму Хокана и надеясь увидеть Мию на веранде или хотя бы в окне. Но все было тщетно.

Неделей позже я наконец получила ответ. Проснувшись рано утром, я работала в нашем домике для гостей: забравшись на длинную лестницу, я красила верхнюю часть стены амбара, когда увидела, как по дороге на большой скорости несется сверкающий серебристый «сааб» Хокана. О нем никак нельзя сказать, что он — отчаянный и безрассудный водитель, и я еще никогда не видела, чтобы он гонял по здешним дорогам. Значит, что-то случилось. Я ждала, что машина проедет мимо нашей фермы, и потому не поверила своим глазам, когда она резко свернула на подъездную аллею. Хокан выпрыгнул из нее и устремился в дом, не обращая на меня никакого внимания. Я вцепилась в лестницу, чтобы не упасть, потому что в голову мне пришло одно-единственное объяснение: что-то случилось с Мией.

Поспешно спустившись на землю, я услышала встревоженные голоса и через окно увидела в кухне Криса и Хокана. Потом Хокан развернулся, выбежал из дома и прыгнул за руль своей машины. Я выронила ведерко с краской и бросилась к автомобилю, прижимая ладонь к стеклу и оставляя на нем желтые потеки. Я должна была услышать о случившемся от него самого. Он опустил стекло и сказал:

— Миа исчезла!

Придя в себя, я обнаружила, что лежу на усыпанной гравием дорожке, глядя в небо, а голова моя покоится на коленях у Криса, сидящего рядом. Машины Хокана на подъездной аллее уже не было. Очевидно, я потеряла сознание совсем ненадолго. Но тут мысли мои вернулись к Мие, и мне отчаянно захотелось, чтобы все новости оказались дурным кошмаром, я всего лишь упала с лестницы и ударилась головой, а с Мией все было бы в порядке, — вот только я знала правду, я всегда знала ее. Мои враги скажут, что мой обморок стал переломным моментом в развитии болезни. Разум мой повредился, и ко всему, что я потом говорила, думала или делала, нельзя относиться всерьез. Дескать, это бред больного рассудка. Но сейчас я скажу тебе правду. Мой обморок не имел решительно никакого значения. Да, после него я стала казаться слабой и нездоровой, но чувство, которое охватило меня, никак нельзя назвать безумием — это была ошеломляющая боль потери. На протяжении двух последних месяцев я совершенно точно знала, что Мие грозит опасность, но не сделала ничего, чтобы защитить ее.

Хокан дал объяснение тому, что случилось в ночь, когда исчезла Миа: они поссорились; она была очень расстроена; она дождалась, пока в доме все уснут, после чего уложила свои вещи в две сумки и растворилась в ночи, ни с кем не попрощавшись и не оставив записки.

Вот что нам сообщили. Вот что было сказано всему городу, и жители поверили этому безоговорочно.

На ферму Хокана прибыл его друг, детектив Стеллан. Я в это время была в поле и заметила его автомобиль на подъездной дорожке Хокана, а потому совершенно точно знаю, что ровно через семнадцать минут детектив вышел из дома, мужчины пожали друг другу руки, и Стеллан уехал. Итак, расследование, длившееся ровно семнадцать минут, закончилось дружеским похлопыванием по спине.