Силы покинули меня. Я сел — передо мной раскинулась широкая равнина. Мне еще не было страшно, ибо я надеялся увидеть вскоре караван; на миг показалось даже, что вдали растянулась цепочка верблюдов, но, увы, это был мираж. Ничто в мире не наполнено столь иллюзорными образами, как раскаленные солнцем пустынные равнины. Это было известно с незапамятных времен, особенно арабам, которые хорошо знали пустыню и фантазия которых, столкнувшись с миражем, населяла эти голые места всевозможными призраками, Дезориентирующими одинокого странника и сбивающими его с пути. Наконец я вновь поднялся на ноги, чтобы оглядеться вокруг. Оказалось, что я настолько ослабел, что не смог стоять. Солнце клонилось к закату, и надо было подумать о ночлеге. У меня оставался выбор между одной из хижин и стоявшим поблизости Деревом, которое поначалу ввело в заблуждение мою жаждущую воды фантазию, показавшись мне коромыслом. Я выбрал дерево, так как оно стояло на некотором возвышении. Собрав последние силы, я дополз до него. Оно было старым, с большими толстыми сучьями и без единого листочка. Я намеревался развести огонь, который мог бы послужить сигналом и принести верное спасение, но я был не в состоянии даже собрать хотя бы немного дров. Я полностью обессилел и почувствовал, что весь горю.

Отдохнув около двух часов, уже в полной темноте, я поднялся и посмотрел по сторонам и тут, к величайшей моей радости, увидел на юго-западе долины большой огонь. Блеснула надежда. Может быть, это сигнал разыскивающих меня спутников? Поднявшись во весь рост, я выстрелил из пистолета. Это было единственное оставшееся у меня средство для связи с ними, и оно, как мне казалось, должно было помочь. С верой в успех я внимал звуку выстрела, слушал, как он разносится по равнине, доходя до самого костра. Я долго прислушивался… но кругом по-прежнему стояла мертвая тишина. Лишь пламя от костра поднялось высоко в небо, поддерживая во мне надежду. Я долго, очень долго ждал… а потом опять выстрелил, но и на сей раз не услышал никакого ответа. Потеряв всякую надежду на спасение, я улегся на землю. О сне нельзя было и мечтать. Не находя покоя, я метался по земле в ожидании следующего дня, мучимый сильнейшей лихорадкой и охваченный надеждой и страхом одновременно.

Наконец ночной мрак отступил, начало светать. Кругом тишина и покой. Будучи уверенным, что вновь настало время дать о себе знать своим друзьям, я собрал последние силы и зарядил пистолет. Я выстрелил, потом еще — казалось, эти звуки могли бы воскресить мертвых. Их громкое эхо скатилось в долину, но ответа я снова не услышал и не мог понять, как случилось, что расстояние между мной и моими спутниками стало таким большим, что они не услышали выстрелов.

Поднялось солнце; это событие я встретил, с одной стороны, с радостью, а с другой — со страхом и даже с ужасом. Все усиливающийся зной был для меня невыносим. Я пополз, пытаясь попадать в ту скудную тень, которую давали голые ветки. Около полудня исчезла и она; ее не осталось даже столько, чтобы защитить мою разболевшуюся от лихорадки голову. Меня так терзала жажда, что я прибегнул к последнему средству, чтобы хоть немного утолить ее: высосал своей крови. В конце концов я почти потерял сознание, отдавшись во власть фантастических видений, и очнулся, лишь когда солнце зашло за горы. Немного приподнявшись, намереваясь уползти из-под дерева, я помутневшим взором окинул долину. Вдруг до моего уха донесся крик верблюда. Это был самый прекрасный звук, который мне когда-либо доводилось слышать. Я снова приподнялся и увидел медленно шедшего верблюда, верхом сидел туарег и озирался. Вот он обнаружил на песке мои следы, а затем, потеряв их на каменистой почве, нерешительно остановился, обдумывая, в каком направлении я мог податься. У меня только и оставалось сил, чтобы слабым голосом произнести: „аман, аман“ („воды, воды“). Как счастлив я был, когда услышал в ответ успокаивающее:,ивуа, ивуа», что означало согласие. В мгновение ока он очутился около меня, быстро обрызгал мою голову водой, в то время как я непроизвольно без конца повторял: «Эль хамду лиллахи, эль хамду лиллахи!» («Хвала Аллаху!»).

Это было спасение на краю гибели. Овервег и Гатрони в сопровождении нескольких помощников самоотверженно бросились на розыск пропавшего друга. В конце концов один из туарегов обнаружил почти занесенные песком следы, которые привели его к пропавшему Барту, посадил его, совершенно обессилевшего, на своего верблюда и помчался к палаткам. Здесь Барта уже сочли погибшим, и радость встречи была неописуемой. Вначале Барт мог с трудом, нечленораздельно произнести несколько слов. Однако благодаря отменному здоровью кризис вскоре миновал, и уже на следующий день Барт был в состоянии справиться с трудностями дневного перехода. 18 июля караван прибыл в Гат — вторую большую стоянку экспедиции. С быстротой молнии распространилась весть, что Абд эль-Керим, великий белый человек, вторгался в обиталище духов и противостоял могуществу демонов. Участники экспедиции нашли дружественный прием в доме наместника Хадж Ахмеда, надеявшегося добиться определенных торговых выгод от прибывшей английской миссии. Менее сговорчивыми оказались, однако, туареги, с которыми Ричардсон намеревался заключить Договор, чтобы гарантировать безопасность торговых путей через Сахару.

25 июля караван снова отправился в путь. К нему примкнула группа, чей путь лежал до Агадеса, так что в объединенной кафле (караване) теперь насчитывалось примерно 60 верблюдов. Через несколько дней она, миновав ущелья и перевалы, вышла к нагорью, гребни которого возвышались на 1500 метров. Затем дорога опять пошла вниз, в обширную безводную равнину, перешедшую наконец в пустыню, простиравшуюся до самых отрогов гор Аира. Эту овеянную преданиями местность караваны старались обходить стороной. Ни один европеец не смог еще туда проникнуть. Нужно было изучить эту совершенно неисследованную местность. И именно теперь, когда предстояли настоящие трудности, нанятые туареги начали приготовления, недвусмысленно говорившие, что они собираются в обратный путь. Лишь после долгих уговоров и благодаря дополнительной плате они согласились сопровождать караван дальше. А тут еще сказались результаты необдуманных действий Ричардсона, предпринятых им в целях экономии.

Неожиданно, явно не с лучшими намерениями, появился туарег Мухаммед Боро, чья гордость была в свое время ущемлена бесцеремонностью главы экспедиции. Он решил, что пробил час отмщения. Боро сопровождало множество отчаянных сынов пустыни, чье бряцание оружием и чьи боевые кличи не оставляли никакого сомнения в их намерениях. Бессмысленно было пытаться защищаться или нападать: слишком велико превосходство в силе. Ночью они увели верблюдов, что означало для каравана верную гибель. Пришлось дать выкуп в 50 фунтов стерлингов, чтобы их вернули. Однако через несколько дней последовало новое нападение. Воины потребовали выдачи им трех «неверных». Они должны были умереть или отречься от своей веры. Казалось, судьба экспедиции предрешена, тем более что поведение эскорта, сопровождавшего караван, не внушало никакого доверия. В то время как Ричардсон, отчаявшись, смирился и готов был уже перейти в мир иной, Барт и Овервег сочли, что еще не все потеряно. Барт бесстрашно вышел навстречу грабителям. Его решимость не осталась без последствий: возобновились многочасовые переговоры, в результате которых караван, передав туарегам товаров на сумму 230 талеров, смог продолжить свой путь.

В бездорожной горной местности их поджидали новые опасности. Так, в одном из узких ущелий на них обрушился страшный ливень. Первая радость по поводу внезапно появившейся свежести уступила место ужасу, когда нескончаемые водяные потоки превратили равнину в бурную реку. Правда, расположившись на возвышенном месте лагерем, экспедиция несколько обезопасила себя, однако паводок нарастал с каждым часом. К счастью, ливень прекратился так же неожиданно, как и начался. Опасность миновала, но настроение у всех оставалось подавленным. Сколько бед еще поджидает на пути к Тингеллусту (Тинтеллуст) — следующей точке маршрута? Они возлагали большую надежду на шейха Аннура, который должен был выслать навстречу им конвой для охраны. В начале сентября ожидаемые конвоиры прибыли и потребовали немалую плату, не дав при этом гарантий обеспечить безопасность каравана. И все-таки экспедиция прибыла 4 сентября в Тингеллуст.

Хотя правитель Тингеллуста шейх Аннур и находился в подчинении у султана Агадеса, он, как влиятельный вождь племени, безраздельно властвовал в Северном Азбине. Следует подчеркнуть, что он наделен был деловыми качествами торговца, скотовода и землевладельца. За тысячу долларов [11] шейх согласился проводить экспедицию до царства Борну, расположенного примерно в тысяче километрах от Агадеса. Разумеется, пошутил он, караван смог бы и без провожатых, на собственный страх и риск продолжить путешествие через земли кочевников-грабителей. Но поскольку путешественники были по горло сыты приключениями, то предпочли принять предложение, хотя это значительно сократило их бюджет. Помимо всего прочего Аннур захотел объединить караван Ричардсона с караваном, направляющимся к крупным торговым центрам Судана с грузом соли, чтобы обменять это «белое золото» стоимостью около 60 тысяч долларов на другие товары или продать. Этот караван шейх только недавно отправил в 500-километровый путь к соляным копям близ оазиса Бильма, и он должен был возвратиться лишь через несколько месяцев. Таким образом, время отправления экспедиции отодвигалось. Поскольку Барт не выносил бездеятельности, он воспользовался этим вынужденным перерывом и, не теряя времени, приступил к географическим и этнографическим исследованиям. У местных жителей — туарегов-кель-ови — он вскоре сделался желанным гостем. Тесный контакт с людьми способствовал глубокому изучению их нравов и обычаев, так что дневники и альбомы Барта быстро заполнились записями и рисунками. Не терял времени даром и Овервег. Еще до его прибытия повсюду разнеслась весть, что приехал табиб (врач), и пациенты хлынули к нему толпой. Чрезвычайно жаловала его своим вниманием жена Аннура, которой «было бы очень приятно видеть большого табиба членом семьи», и она без устали восхваляла перед Овервегом достоинства своей племянницы в качестве кандидатуры ему в жены.