Васин понял замысел Фёдорова:

— Дать ей круглосуточный пропуск на территорию складов. Специально найти предлог для её посещения базы…

— Отказываюсь понимать! — блеснул очками Голощёков. — Заиграева и наши секреты!

— Тут наша игра, старший лейтенант! Считаю, такой шаг перспективен. Да и проверяли её по нашей просьбе. — Васин выжидающе смотрел на генерала.

— А как же предостережение старшего лейтенанта? — Чугунов иронично глянул на майора. — Как быть с проверкой личности этого порождения культа религиозного?

— Установим неусыпное наблюдение!

— Как она среагировала на побег Кузовчикова? — обратился генерал к Фёдорову.

— Перемен не установлено. Трудится, как и прежде, прилежно и безотказно.

— Разве мы не знаем, что и среди более надёжных граждан выявлялись изменники? Какой-то нонсенс! — Голощёков сник.

— Перейдём на французский, господа? — Чугунов обвёл всех насмешливыми глазами. — Что ж, если согласны, то послушайте меня, хохла черниговского. Придётся помогнуть, как предложил капитан Фёдоров, нашим противникам…

Селенга замерзла. В воде остались плоты. Лесной склад был завален пиломатериалами. Брёвна для снабжения города дровами некуда было вытаскивать из реки. На разгрузку лесобазы были мобилизованы жители и работники предприятий. Кирей Зверев очутился среди грузчиков на аврале.

Доставали лес из воды допоздна. Под звёздами Изот Дорофеевич направлялся в посёлок НСЧ — так назывался строительный участок железной дороги. Лицо Аркатова-Зверева раскраснелось, словно он побывал в парной. В мышцах — приятная слабость. Под шапкой — огонь! И наполненность души какая-то лёгкая, ранее не знакомая вовсе…

Двое подавали доски. Вверху принимал солдат.

— Живее переставляйте ноги, славяне!

Сперва на холодном ветру было знобко. Незаметно темп движения ускорился. Первая пара грузчиков оборачивалась скорее. Кирей осердился: чем мы хуже? Стал подталкивать напарника. Первая пара — две ходки, а они — полторы. Азарт состязания брал за душу. Подручный попался тоже с «заводом». Шлёпая по грязному снегу, почти бегали. Новое, давно не испытываемое чувство желания превосходства разжигало кровь.

— Хватай — подавай! — покрикивал Кирей. — Руки — крюки, шибчее!

Бегом неслись к кагату. Заметил, что первая пара не обходит лужицы с ледком, а пересекает поперёк — давай за ней!

Далёкое воспоминание кинуло в жар. Он помогал таскать мешки на мельницу, к верхнему жернову. По ступенькам лестницы, рискуя сорваться или подломить ногу, мчался на верхотурье. И кровь пульсировала в висках, как вода в узком русле. И сухо во рту. И пот заливает глаза. Опередить других — гордость перед завозчиками! Отец — хозяин ветряка — подбадривал с надрывом: «Наддай!». Мешки очутились наверху. Он привалился к перекладине ветрила. Услышал похвалу снизу. День будто бы посветлел…

С таким же лёгким настроением вышел Кирей Зверев на дорогу к «стеколке». И вдруг поразился: «А чем всю жизнь был занят?». Он ничего толком не умел: ни пахать, ни жать, ни строить, ни молотком колотить. Его и не учили этому. Его учили одному: делать зло человеку! «Рассоплился!» — одёрнул себя, запахивая плотнее поношенную солдатскую шинель. Последние дни Кирей ощущал какой-то озноб во всём теле и падал духом: «Не заболеть бы!».

На въезде в военный городок он заметил газогенератор Опанаса. Поднял руку. Шофёр остановил трёхтонку.

— Здорово булы, товаришок. Сидай, колы до посёлка!

Кирей оббил с валенок прилипший песок, опилки, нахлобучил будёновку в мазутных пятнах. Чёрные брови над маленькими глазами вздыбились:

— Кстати, Опанас! — Он проворно забрался в кабинку. — Слушай, браток, если человек стахановскую премию получил, что из этого следует?

— Насчёт обмыть? Га? — Вечер у Опанаса намечался свободным.

— Догадливый, хохол!

— Куда прикажете? — Вишнёвые глаза шофёра утонули в весёлом прищуре. — А-а-а, оцэ на повороте к Селенге? Хлебный ларёк рядышком с кирпичным сараем? Собака бурая лежит на завалинке возле козла?

Оба расхохотались. Кирей выпрыгнул на песчаный взгорок, махнул рукой в брезентовой рукавице. — Не опаздывай, Опанас!

Зверев спешил. В тот вечер необходимо было переместить рацию. Пользуясь ранними сумерками, урядник незаметно затерялся меж соснами. Трусцой одолевал взлобки, бегом — по заснеженным низинкам. Перед тайником в Гадючьем овраге отломал сосновую ветку, заметал свои следы. Разворошив валежник, вынул брезентовый мешок из выемки, вложил его в фанерный баульчик, хранимый в соседстве под кучей хвороста. Вспугнул кедровку, обосновавшуюся на ночлег в дупле осины…