…На конспиративной квартире в Харбине заключительная беседа со Скопцевым.

Тачибана изучал сидевшего перед ним человека: доверить группу ему или не доверить? Оправдает или не оправдает рекомендации сотника Ягупкина? Сорок шесть лет, а выглядит на все пятьдесят с гаком. Передряги помолотили эмигранта. Был он нахальным и отчаянным, если судить по бумагам, а теперь в рыжих глазах покорность и стремление услужить сильному. Притворное смирение на грубом лице. А почему удачлив? Побывал в России тайно и вернулся — везение или двойник?..

Тачибана всякий раз, сталкиваясь с русскими эмигрантами и видя внутреннее борение потенциального агента между заклинаниями «я — не шпион!» и отчаянием «как жить?», сочувствовал таким. Если эмигрант — честный человек и любит свою Россию, то пустит в лоб себе пулю. Тачибана знает также, что обычный человек любит жизнь и у него нет решимости застрелиться. Именно из второй категории и был казак Скопцев. Такие не являются воителями за веру, царя, Отечество, а всего лишь во многом соглядатаи японской, маньчжурской, китайской специальных служб. Они готовы были за деньги проводить в жизнь политику Ниппон трёх уничтожений: всё сжечь, всех убить, всё захватить! Аматэрасу Омиками указывала ему, капитану армии микадо, этот путь.

— Вам нравится убивать людей?

Скопцев растерянно пожал плечами:

— Наклепал кто-то!

— Имеем точные сведения.

— Вы про войну?.. Там за раз два раз да по ошибке раз! Кто кого первым.

— Не боитесь, что большевики прикончат вас?

— Теперь уж не знай, кого бояться. Всё к одному концу.

— Не юлите, казак! Пожить ришний день — нормально. Вы разве ненормальный?

— Как могли подумать?! Вот крест — в своём уме! — После насильного купания в Модягоувке он боялся панически всего.

— Мы платим хорошие деньги, господин Скопцев. Должен остеречь вас: если ваша Варвара или кто другой услышат о нашем беседе, вас не станет прежде, чем вы успеете перекреститься.

— Спросите сотника — язык у меня заклёпан на сто заклёпок.

Отпустив Скопцева, Тачибана решил: возглавит группу урядник Аркатов. Он владеет радиоключом. Он — надёжнее!..

…В темноте сотник Ягупкин посетил русскую избу. Аркатова и Скопцева застал в большой комнате с занавешенными окнами. Под низким потолком горела электрическая лампочка. Казак молился под образом. Аркатов поднялся навстречу с дивана.

— Когда в дело?

— Думаю, завтра, братцы. — Ягупкин, помаргивая, вертел головой, как уж при виде опасности. — Настроение как, голубчики?

— А-а-а, курва-хозяин, кормит хуже собак! — Аркатов провёл ладонью с крючковатым пальцем по заметному животу.

— Ладно, служивые! Сделаете дело, гульнёте!

— Аркатов, нет ли чего на зубок в печке? — позевывая, спросил Скопцев. — Пузо приросло к хребтине!

— Разевай рот шире! — Аркатову не поглянулось, что сотник подранжирил его с рядовым казаком.

— Вы идете на святое дело…

— Не пой аллилуя, господин сотник! — Брюзжащий голос Аркатова наливался злостью. — Имейте в виду, к нашему возвращению — деньги на бочку! Как уговорились — по миллиону иен!

— Покажи-к зубы! — Сотник прикрыл гневные глаза. — Не сменил на золотые? Если бы ты реже открывал рот для болтовни, то были бы целы свои зубы! Не води ноздрями! Понял?..

— Так вы, сотник, обкрадываете нашего брата! — подал голос Скопцев. — Сколько отвалили вам японцы?.. Сказать нечего?..

Свирепо окинул глазами агентов: «Раскатать бы вас, мерзавцев!». Момент не подходящий — заброска!

— Отсыпайтесь, братцы! Силы вам потребуются…

Покинул избу Ягупкин в полном расстройстве: нет былой покорности! Быть может, впервые он осознал: «Пора рубить концы» В Шанхайском банке накопились кое-какие деньги. С собой можно кое-что увезти. А там — американцы без дела не оставят…

…В первый день октября 1944 года, во второй половине его, к советской границе опять накатили табуны. С ними из-за жёлтых увалов прикочевали баргуты. Жёлтая пыль вихрилась над землёй. С треском ломались под копытами стебли высохшего чия. Метались на малорослых лошадёнках всадники, направляя косяки к озерку, бывшей старице Хайлар-Хе, — зеленела трава. У подошвы двугорбой горки раскинули юрту из серой кошмы. Запылал костёр и округа заполнилась едким дымом, гонимым в сторону госграницы с Россией. Охрипло лаяли собаки, сцепляясь в грызне, визжали в злобе. Степные вороны с карканьем отлетали за озеро, кружась и взмывая в пепельной вышине.

За кочевьем наблюдали с советской стороны. На заставе привычно фиксировали нашествие баргутов. Прорывов с сопредельной земли давно не было и на всех участках госграницы текла размеренная жизнь.

Надвинулись сумерки. Ярче светились огни кочевников. Лошади разбрелись по северным склонам в поисках сохранившейся травы.

В частых зарослях колючей караганы, на укрытой кронами поляне, пофыркивали две осёдланные лошади. Третья — под вьюком. На войлочной подстилке сидел Ягупкин. Перед ним, положив локти на брезентовый мешок, — Аркатов. Спиной к сотнику — Скопцев. Наставления и слова расставания уже сказаны — дожидались полночи.