«Со всех земель ежегодно приносят сюда подати. Башни его наполнены золотом, шелковыми и пурпурными тканями, и ни в одной из земель не найдешь такого богатства…»

Осведомителем был не кто иной, как хозяин «гуннской» гостиницы Симмак. Как только Диор возвратился с осмотра, толстяк таинственно сообщил:

— Клавдий передал: великий доминус распорядился приготовить эскадру кораблей для отправки прекрасной августы в Равенну, к ее матери.

— Когда это случится? — спросил Диор.

— Как можно раньше, — ответил хозяин гостиницы, тараща на советника Аттилы смышленые глазки.

Диор дал Симмаку несколько золотых. Тот спрятал их в складках хитона, понизив голос, сказал:

— Клавдий приедет вечером. Если Юсту к тому времени не увезут, ты с ней встретишься!

Но встретиться не удалось. Когда Диор, Алтай, Клавдий и несколько воинов охраны подъехали в темноте к воротам стены, окружавшей дворец Юсты, на условленный стук вышел слуга и, узнав Клавдия, сказал, что Юсту увезли на корабль. Пришлось возвращаться ни с чем.

2

Император Феодосий так и не принял гуннского посла. Утром к Диору явился эпарх Анфимий, а с ним пожилой важный придворный, оказавшийся «магистром оффиций», то есть распорядителем дворцовых приемов, который объявил, что посла Аттилы примет магистр обоих родов войск Руфин. Лицезреть же царствующую особу посол сможет в знак особой милости, о чем ему будет объявлено позже, если решение окажется положительным. Но, видимо, оно не было таковым, потому что приглашения позже не последовало.

В сопровождении эпарха и магистра оффиций Диор отправился в Буколеонский дворец. К нему вела главная улица Константинополя — Мисийская, та самая, что шла к заливу Золотой Рог.

Чуть ранее приезда Диора столица праздновала годовщину вступления на престол непобедимого принцепса. Улицы все еще украшали венки, шелк, парча. Всадники миновали форум Феодосия Великого. На нем сотни рабочих при помощи блоков и канатов устанавливали на постаменты готовые колонны из мрамора. Вдоль форума стояли великолепные статуи Зевса, Геры, Афродиты, могучего Геракла.

— А вот и ипподром! — с гордостью воскликнул эпарх, указывая на гигантское многоярусное сооружение. — Сто тысяч народу может разместиться на его трибунах!

Глядя на циклопическую круглую стену ипподрома, возвышающуюся над самыми высокими деревьями и многоэтажными домами, Диор подумал, что ум человеческий в его созидательных устремлениях столь же велик, как и в злодейских ухищрениях, и благодаря первому заслуживает всяческих похвал, уважения и восхищения, равно как за второе — ненависти. Ах, если бы Всевышний вложил в наши души единственно благородные помыслы! Как странно сочетаются в нем поистине заоблачные вершины духа и бездонные пропасти низменных страстей! Увы, невозможна добродетель без низости, равно как добро без зла, ибо человек создан Всевышним служить источником энергии.

На обширной площади били фонтаны, рассыпаясь мириадами брызг. Мускулистые рабы проносили роскошные носилки, на которых возлежали томные красавицы. Скакали разнаряженные всадники. Толпились охочие до развлечений досужие зеваки. Возле мраморных колонн Буколеона стояли рослые преторианцы в медных доспехах.

Магистра Руфина эпарх Анфимий уважительно назвал величайшим умом империи. Руфин в свое время заставил Алариха повернуть готов на Рим. Аттила не раз говорил Диору, что именно магистр Руфин плетет паучью сеть заговора против гуннов, натравляя союзных вождей друг на друга и против гуннского союза.

— Это хитрец из хитрецов! — одобрительно восклицал Аттила. — Клянусь, я хотел бы видеть его своим советником!

Диор с любопытством ожидал встречи. И не напрасно.

Магистр оказался тщедушного сложения, медлительным, со слабым голосом подверженного сомнениям человека, но его крупная голова с набухшими венами на крутом лбу свидетельствовала о мощи мысли, а громадные кисти рук несомненно принадлежали богатырю; смуглота его кожи, вислый нос, смоляная бородка выдавали в нем неистового галилеянина, а неожиданно яркая голубизна злых насмешливых глаз говорила о прохладной крови жителя северных равнин. Когда природа колеблется в выборе, она на всякий случай в одном совмещает многое. Остановись она на чем–то определенном в случае с Руфином, и тот стал бы или великим философом, или великим злодеем. Диор вдруг почувствовал к магистру приязнь, как к человеку, близкому по духу. Видимо, то же самое испытал и Руфин, на его смуглом лице появилась доброжелательная, правда, нерешительная улыбка.

— Ты превосходно владеешь латинским языком, — заметил магистр, когда Диор изложил цель посольства. — Да и повадками ты римлянин. Странно. Твое лицо полно тайн. — Проницательно вглядевшись в Диора, Руфин задумчиво прибавил: — Кое–что о тебе я знаю. Говорят, ты редко бываешь откровенным, но Аттила доверяет тебе, хотя он крайне подозрителен!

Конечно, наивно было бы считать, что донесения от осведомителей и новости от путешественников и купцов получают только гунны. Диор не удивился сказанному магистром, подтвердил, что его слова истинны.