— Нет, не знаю, — отозвался тот. — В них сведущи колдуны. Но иные и без заклинаний могут обрести волчьи повадки. Это случается с особенно свирепыми воинами в лунные ночи, ими овладевает безумная жажда крови. Тогда они становятся на четвереньки, воют, гоняются за людьми, набрасываются на них, кусают и пьют кровь. Самое сильное безумие проявляется в полнолуние.

— Как узнать таких воинов? — спросил Диор.

— У них красные глаза и взгляд как у волка.

Диор сразу вспомнил об одноруком Уркарахе. У него налитые кровью глаза и свирепый взгляд исподлобья.

А как раз наступили лунные ночи.

Чегелай и Уркарах, прибыв в ставку, остановились у Диора. В дороге Чегелай уговорил однорукого сына быть более дружелюбным к советнику Аттилы. Тот скрепя сердце согласился.

Во время угощения темник–тархан объявил, что признает Диора своим сыном, и попросил объяснить, почему тот отказывается от наследства.

— Мое богатство — мой ум! — смеясь, воскликнул Диор, отлично понимая, что хочет выведать алчный Чегелай.

— Тебя в Маргус привез мой десятник Юргут, — осторожно уточнил темник–тархан. — Зачем он это сделал, раз знал, что ты мой сын?

— Хай, отец, он хотел этим заслужить прощение! — прохрипел Уркарах.

— Да, прощение! — важно подтвердил хитрый Чегелай. — А почему? Ха, когда я стоял со своей тысячей возле Сармизегутты, то посылал Юргута искать поминальный храм. Он нашел храм и сбежал из тысячи. Разве Юргут ничего тебе об этом не говорил? — обратился он к Диору.

— Говорил. Но храм оказался пуст, отец. Юргут сбежал не по этой причине. Он боялся, что ты велишь взять его на аркан за обман сотника Тюргеша.

Ох, догадлив этот римлянин! Такой же догадливый, как и Безносый. Про таких биттогуры говорят: его на молоке черного козла не проведешь! Ха, ум — богатство? Умом наживают богатство! Значит, Диор хитрит. Но в чем тут хитрость — отказаться от наследства?

В шатре появился гонец Алтай. Аттила вызывал к себе Чегелая, Уркараха и славянина Ратмира.

Когда они ушли, Кривозубый подал Диору склянку с приготовленным настоем цикуты. Диор велел налить два ковша византийского вина, незаметно бросил в один ковш крупинку яда, протянул его сармату:

— Ты прекрасно выполнил поручение и достоин награды, пей!

Ничего не подозревающий воин выпил вино с большой охотой. Диор снял со своей руки золотой браслет, отдал его сармату. Обрадованный Кривозубый полюбовался на браслет, хотел надеть его на свое запястье, но вдруг захрипел, схватился рукой за горло, борясь с удушьем, глаза его вылезли из орбит, на губах запузырилась пена. Он успел произнести: «Ты отравил меня…», упал, судорожно дернулся и затих. Диор велел охране вынести труп.

Вернувшийся от Аттилы Уркарах сообщил, что Чегелай спешно убыл готовить тумен в поход против сарматов Алатея, славянину Ратмиру велено быть при темник–тархане доверенным лицом Аттилы. Проще говоря, быть соглядатаем. Ему же, Уркараху, приказано пока находиться в ставке и ждать секретного распоряжения Аттилы. Уркарах и гордился и недоумевал. Гордился потому, что не каждый получает секретное поручение, а лишь особо доверенные люди, а недоумевал оттого, что племянник Ругилы уже назначил вместо него тысячником Силхана Сеченого.

— Не тревожься, — сказал ему Диор, — Аттила хочет доверить тебе тумен.

— Да осенит его своим крылом священная птица Хурри! — воскликнул счастливый Уркарах. — Он тебе об этом говорил?

— Да. Пока же поживи у меня, брат.

Ночью, когда в раскрытую дверную полость вместе с запахами трав вливался призрачный лунный свет, Диор, встав в изголовье постели густо храпевшего Уркараха, размеренным шепотом произнес:

— В ночь полной луны, когда сон особенно беспокоен, в тебе, Уркарах, пробудится древняя память твоих предков–волков, и ты пожелаешь выйти на охоту, чтобы напиться свежей дымящейся крови! Вспомни, Уркарах, сколь сладостен запах добычи, вспомни: ты волк с неутомимым сердцем, твои мускулы сильны и готовы к битве! Ты жаждешь победы, зов предков могуч, и нет сил противиться ему! Ты волк, Уркарах, ты волк, ты волк, твои когти остры!

Однорукий тысячник перестал храпеть, его голова лежала на седле, лунный свет падал ему на лицо, освещая сомкнутые веки и огромное волосатое ухо. Он не проснулся, но по его жилистому сильному телу прошла странная дрожь, пальцы на темной руке растопырились, словно когти.

Утром Уркарах рассказал Диору, что ему снилось, будто он превратился в огромного волка и бегал по степи в поисках добычи.

Явился гонец Алтай и передал повеление Аттилы: пусть тысячник пока займется обучением молодых воинов. В этот день Диор сообщил телохранителям Ругилы, что видел огромного волка–оборотня, пробежавшего возле шатра вождя. Пусть телохранители смотрят в оба. Нет гунна, который не верил бы в духов ночи, колдовские наговоры, заклинания, каждый может рассказать множество случаев злого чародейства, заклинания, сверхъестественных превращений.

На вторую ночь Диор снова встал в изголовье постели уставшего за день тысячника и шепотом произнес:

— В тебе пробудилась память твоих предков–волков, отныне ты волк! Ты волк, ты волк! Подай голос волка, исполни протяжную песню одиночки!..

Вдруг спящий тысячник перестал храпеть и тихо провыл, лицо его приняло свирепо–настороженное выражение, оскалилось, он проворчал что–то хрипло и грозно.

Диор продолжил:

— Вспомни, Уркарах, как сладостен запах алой крови, льющейся из перекушенного тобой горла добычи! Вспомни жадность, с какой ты насыщался свежим мясом! Вспомни, как таинственно–прекрасна ночная летняя степь, залитая лунным светом!