Ребе отмечает, что сионизм обладает огромной властью над сердцами евреев. Сионисты говорят на современном языке, обращаются на уровне чувств к еврейским символам и дают смысл жизни еврею, чья связь с Торой слаба или вообще отсутствует. Вместе с тем, напоминает Шнеерсон, внешность часто обманчива. Он сравнивает сионизм со свиньей. Ее копыта раздвоены – признак кошерного животного; если свинья ляжет, выставив копыта, может показаться, что она кошерна. Но при этом, предупреждает ребе, Тора запрещает есть свинину: «…нечиста она для вас» (Левит, 11:7).

Число активных противников сионизма относительно невелико, возможно, их не более нескольких сотен тысяч [388] . Однако, как пишут Равицкий и другие израильские ученые, несмотря на немногочисленность, влияние антисионизма распространяется на куда более широкие слои евреев. Поскольку аргументы против сионизма нельзя взять с потолка, опираясь лишь на интуицию или политические соображения, иудейское сопротивление сионизму приобрело со временем внушительную идейную базу, основой которой остается книга Йоэля Тейтельбаума (1887–1979) «Ва-Йоэль Моше» [389] , антисионистские доводы в которой автор вывел из юридического анализа Талмуда. Раввин Тейтельбаум долго руководил общиной города Сатмар в Венгрии (сейчас находится в Румынии), а после спасения от нацистского геноцида на короткое время переехал в Иерусалим. Чуть позже, после провозглашения Государства Израиль, он уехал в США и там воссоздал сатмарскую общину. Ребе Тейтельбаум излагал свои идеи в книгах и в издаваемом на идише еженедельнике «Дер Ид» («Еврей»).

Ребе Тейтельбаум считал особенно важным использование печатного слова, ведь с конца XIX века все чаще раздавались голоса, обвинявшие сионистов в захвате контроля над еврейской прессой [390] . И действительно, на протяжении многих десятилетий раввинам было очень сложно, а иногда просто невозможно публично выступить с осуждением сионизма, потому что в редакциях большинства еврейских периодических изданий находились приверженцы Хаскалы. На похоронах раввина Тейтельбаума многие видные раввины говорили, что он шел по единственно верному пути, даже если у них не хватало сил за ним следовать.

Хулители сионизма считают его сатанинским движением, подменявшим сверхъестественное естественным, религиозное – светским, а терпение и упование на Господа – политическими и военными действиями. Неприятие сионизма зачастую выражается образным языком немалой красоты и силы. Раввин Хаим Элазар Шапира, мункачский ребе (1872–1937), так описывал свой визит в Палестину:

«Отправляясь в Святую землю, я сказал Искусителю перед отплытием из Стамбула: “Билет стоит дорого… Решай: или ты едешь в Святую землю, а я остаюсь… или ты остаешься, а я еду в Святую Землю…” И он решил остаться… И я возрадовался своему путешествию. Но как только достиг Святой земли и увидел Искусителя стоящим в порту, я закричал в ярости: “Что ты здесь делаешь? Разве не должен был ты остаться в Стамбуле?” Он же отвечал мне: “Ты спрашиваешь, что я здесь делаю? Этот жить пришел, а судить начал!”» [391] «Тут мое обычное обиталище, а тот, с кем ты беседовал в Стамбуле… лишь мой заморский посланник» [392] .

Признанный специалист по этому вопросу Равицкий считает, что решение представить сионизм сатанинской силой не было импровизированным; наоборот, оно вытекает из обширной юридической и философской еврейской традиции [393] .

Кроме основополагающих трудов, то есть работ Вассермана и Тейтельбаума, отрицание Государства Израиль можно найти и в историях, передающихся из уст в уста. В одной из них речь идет о том, как Хазон Иш, почитаемый лидер харедим, принимал премьер-министра Бен-Гуриона, пришедшего обсудить сосуществование с харедим в новом государстве. Хазон Иш не пожал основателю Израиля руку и ни разу не посмотрел в глаза: ведь Талмуд запрещает смотреть в глаза безбожникам [394] .

Самым новым и самым яростным противником сионизма стала группа «Лев Тахор»* («Чистое сердце»). Многие из этих радикально отвергающих сионизм хасидов, чей центр в 2000 году был перенесен в Канаду, являются бывшими военнослужащими Армии обороны Израиля. Приняв эту разновидность хасидизма, они покинули армию, а со временем и Государство Израиль. Когда-то они носили защитную форму, теперь же ходят в черных лапсердаках и отрастили длинные пейсы; сегодня их походка ничем не напоминает прежнюю военную выправку.

Они выучили идиш, язык Изгнания, чтобы не пользоваться в повседневной жизни своим родным языком, ивритом, и не учить ему своих детей. Пытаясь обратить вспять колесо истории, они воспроизводят – но с обратным знаком – усилия, предпринятые больше столетия назад Элиэзером Бен Иегудой, оставившим родину и родной язык, идиш, ради Палестины и нового, разговорного, «десакрализованного» иврита. Сегодня хасиды Лев Тахор возвращают ивриту его «священный статус», используя его исключительно для молитвы и изучения Торы. Между собой они говорят только на идише. Когда я приезжал в их поселение, ребе давал им особое позволение использовать «сионистский язык» (поскольку я не владею идишем) для изложения своих антисионистских взглядов. Своим поведением и образом жизни они как бы вычеркивают со страниц истории целое столетие сионизма, словно его и не было. В каком-то смысле на коллективном и индивидуальном уровне здесь воплощают именно то, к чему призывает их духовный глава – распад сионистского государства [395] .

Причиной ожесточенной критики сионизма со стороны раввинов было не только его европейское происхождение и связь с западной культурой. Раввины-хасиды, достаточно закрытые от западной культуры, разделяли негативное отношение к сионизму с последователями раввина С.Р. Гирша, принимавшими европейскую культуру и даже восхищавшимися ею, и реформистскими раввинами Европы и США.

Реформисты критикуют сионизм с точки зрения их собственного толкования Торы. Напомним, что реформистский иудаизм хотел привести еврейские обряды и обычаи в соответствие с моделью немецкого протестантизма. Одной из реформ, предложенных новым движением, возникшим на севере Германии в начале XIX века, было ослабление национальной составляющей иудейства, то есть приверженцы этого направления стали считать себя «немцами Моисеева закона». Перед тем как в середине XIX века движение проникло в США, из реформистских молитвенников было исключено упоминание о возвращении в Сион. Во время открытия первой реформистской синагоги США в 1841 году с радостью подчеркивалось, что «этот молитвенный дом – наш Храм, этот свободный город [Шарлотт в Северной Каролине] – наш Иерусалим, этот счастливый край – наша Палестина» [396] .