Четыре десятилетия республиканского правления постепенно ослабили влияние Церкви, и в результате изменилось само предназначение базилики. Люди вроде отца Ксавье и Роланда де Синя воспринимали ее как символ триумфа консервативной Церкви над радикальными коммунарами. Но в начале XX века большинство парижан, которые смотрели на сияющий белый храм на холме, думали, что это мемориал в честь Коммуны, и радикальные правительства были только рады закрепить эту точку зрения.

С тех пор как Гасконы поселились в районе Пигаль, Тома приводил детей на холм несколько раз в год, и ритуал был всегда одинаковым. Поднявшись к Сакре-Кёр, они обходили вершину, заглядывая по пути в кафе «Мулен де ла Галетт», где работал когда-то их дядя Люк, и проходя мимо школы, где маленький Тома учился писать и читать. Пять лет подряд их поход заканчивался одним и тем же драматичным ритуалом, который совершался перед базиликой, за миг до начала спуска.

Тома указывал пальцем туда, где шпиль Эйфелевой башни пронзал небосвод, и говорил:

– Как следует рассмотрите башню, дети, и запомните ее. Недолго ей осталось стоять.

Все знали это. В 1909 году закончится лицензия, полученная Гюставом Эйфелем. После этого городские власти велят разобрать башню. Тома хотел наняться на эту работу, даже не обязательно мастером.

– Я возвел эту башню, мне ее и ломать, – так он говорил.

Но все равно ему будет больно это делать.

Случайная встреча в 1908 году доставила ему неожиданную радость. Он работал на строительстве к югу от Эйфелевой башни и, когда позволяла погода, возвращался домой пешком, мимо башни. Однажды вечером он увидел впереди в сумерках фигуру Эйфеля и не устоял перед желанием поздороваться с великим инженером. К его бесконечному удовольствию, Эйфель сразу же его признал:

– О, Гаскон, рад встрече с вами.

– Вероятно, месье, вы будете чаще меня видеть в следующем году, потому что я обязательно попрошусь в бригаду, которой поручат разбирать башню. Хотя мне ее ужасно жалко.

– Тогда у меня есть для вас хорошая новость, мой друг. – Эйфель улыбнулся. – Я только что продлил контракт с городом до пятнадцатого года.

– Еще шесть лет! Ну, по крайней мере…

– И у меня есть планы на дальнейшее. Вы понимаете, мой дорогой Гаскон, сколь полезна башня для радиосвязи?

– Я как-то не думал об этом.

– Так знайте же: эта башня – лучшая радиоантенна в мире. И это еще не все. Поверьте, друг мой, я сумею спасти башню, дайте мне только еще немного времени.

Действительно, вскоре Тома прочитал в газетах, что армия и флот объявили башню незаменимой в вопросах коммуникации. Вновь гений Эйфеля восторжествовал. Башня стала неприкосновенной: она вошла в систему обороны Франции.

И потому сегодня перед возвращением домой Тома Гаскон мог указать своим детям на Эйфелеву башню с такими словами:

– Эта башня так надежна, что простоит столько же, сколько Нотр-Дам. И всегда помните, – добавил он с гордостью, – что ее построил ваш отец.

Люк ждал его в ресторане. По выходным заведение не работало; ставни на окнах были закрыты.

Тома странно было думать, что младший брат разменял уже четвертый десяток, – он почти не менялся с возрастом. Возможно, плечи его стали шире, лицо круглее, но волосы падали на лоб густыми прядями точно так же, как и двадцать лет назад, тогда как каштановые кудри Тома заметно поредели.

Маленький ресторан Люка не сделал его богатым, но обеспечивал куда лучше, чем Тома – физический труд. Люк так и не женился, но Тома видел брата в обществе многих красивых женщин.

Груз, который предстояло перевезти, оказался куда более прозаическим, чем «Мона Лиза». Это был всего лишь ковер.

– Я думал, что застелить обеденный зал ковром – хорошая идея, но ошибся, – признался Люк. – Мы постоянно спотыкаемся о края. Так что в ресторане обойдемся без него, а ковер пригодится мне дома.

Столы уже были сдвинуты, а ковер, скатанный и перевязанный, лежал посреди зала.

– Тяжелый какой, – удивился Тома, подхватив один конец рулона.

– Он хорошего качества, – объяснил Люк, – поэтому я не выбрасываю его, а везу домой.

С огромным трудом они взвалили ковер на тележку; но рулон оказался слишком длинным и торчал сзади больше чем на метр. Люку пришлось поддерживать его и толкать сзади, а Тома тянул тележку спереди.

– Нам нужен Робер, – выдохнул Тома.

– Справимся, – упрямо прохрипел Люк.

Это был долгий, изматывающий путь вверх по узким улицам. Годы тяжелого труда сделали Тома крепким как бык, но и он кряхтел, напрягаясь из последних сил, а Люк взмок от пота. Наконец они добрались до места.

Дом Люка, купленный у одного строителя, стоял в самом конце переулка, приткнувшегося к подножию Монмартра. Со стороны улицы перед домом имелся дворик, с кустами по одну сторону и деревьями по другую; за домом раскинулся целый сад. Слева его ограничивал крутой склон холма, поросший кустарником, от склона шел каменный забор, он же отделял соседний участок справа. Ближе к склону стояла деревянная постройка, в которой размещался туалет и сарайчик для садового инвентаря.