Коммандер Келли смотрел на берег и соображал, что для удобства дальнейшего наблюдения, чтобы иметь противника освещенным луной, нужно будет зайти между берегом и немецкими кораблями. Он отнял бинокль от глаз и позвал:

— Лейтенант Мак-Стайр!

— Есть, сэр!

— Поворот влево шесть румбов. Заходить между берегом и немцами.

На лице старшего офицера отразилось удивление, смешанное с нерешительностью. Пришедшие в движение немногочисленные мозговые извилины привели ему на память сравнительные тактические данные немецких крейсеров и своего корабля. Приказание командира положить руля, идя на сближение, походило на самоубийство. Один удачный залп одиннадцатидюймовых башен немца, и «Gloucester» разлетится на атомы со старшим офицером, командой, командиром и его виолончелью. Вот что значит иметь командиром музыканта! Мак-Стайр почувствовал неприятный холодок и осмелился сказать:

— Разрешите доложить, сэр, что на этом курсе мы попадем под продольный залп «Гебена».

Коммандер Келли дружелюбно улыбнулся своему помощнику, и эта улыбка совершенно не гармонировала с содержанием его ответа:

— Если вам не нравится подобный оборот, Мак-Стайр, я могу застопорить машины на две минуты, спустить двойку с суточным запасом консервов и дать вам возможность съехать на берег. До него не больше пятидесяти кабельтовых, — при энергичной гребле вам понадобится не больше двадцати часов, чтобы добраться. А я попрошу у адмирала другого старшего офицера.

Впервые Келли разговаривал со своим помощником в таком тоне. Мак-Стайр вытянулся, но попробовал обидеться.

— Я считал бы, сэр…

Но Келли не дал ему договорить:

— Когда у вас будет свободное время, возьмите в каюту счеты и считайте с утра до вечера в свое удовольствие. А сейчас — исполнять приказание, лейтенант Мак-Стайр! — И, к удивлению лейтенанта, у командира оказался железный голос.

Мак-Стайр бросился к переговорной трубке и машинному телеграфу. Людей на мостике мотнуло вправо, крейсер, кренясь, покатился влево, и за кормой вспенилась дымящаяся фосфором на сиренево-стальной воде крутая дуга поворота.

— Довести ход до двадцати двух узлов!

— Есть, сэр! — Мак-Стайр покосился на командира с опаской и злостью.

Медленно нагоняя, крейсер привел немцев на правый крамбол.

— Так держать! — бросил Келли.

— Есть так держать!

Теперь луна, уже побледневшая и засиявшая в полную силу, серебрила борты немецких кораблей и освещала облака их дыма.

— «Бреслау» ворочает влево! — крикнул сигнальщик.

Коммандер Келли вгляделся. Четыре трубы немецкого крейсера, с кормы казавшиеся одной, теперь медленно разделялись. «Бреслау» склонялся совсем к берегу с явной целью отжать преследователя, загораживая ему путь.

— Сбавить ход до шестнадцати узлов. Привести за корму противника.

Лихорадочный озноб машин, сотрясавший мостик, утих. «Gloucester» понемногу отставал. Дым «Бреслау» стлался теперь под самым берегом, закрывая корабль, и определить его курс было невозможно.

— Ход двадцать узлов, — скомандовал Келли.

Снова «Gloucester» стал нагонять. И сигнальщики разом подали голос:

— «Бреслау» ворочает на пересечку.

— На дальномере! Дистанцию! Правый борт, приготовиться к открытию огня!

— Есть приготовиться к открытию огня.

— Дистанция двадцать кабельтовых.

В голубом лунном дыму крейсера пролетели друг мимо друга правыми бортами, совсем близко. Орудия правого борта ползли за движением «Бреслау», как огромные указательные пальцы, показывающие на врага. Расстояние опять увеличилось.

— Игра в кошки-мышки, — сказал вполголоса командир «Gloucester» и сладко зевнул.

— Я пойду к себе, Мак-Стайр. Запросите адмирала Трубриджа о его месте. Если у немцев появятся признаки храбрости, пошлите за мной рассыльного.

Коммандер Келли спустился в походную командирскую рубку. На маленьком столике уютно урчал на синем пламени спирта серебряный кофейник. Китайский вентилятор-ханка гнал по рубке влажную свежесть. Было тихо и мирно, как дома. Коммандер Келли выпил две чашки кофе, загасил спиртовку, выключил верхний свет и вынул из футляра, стоявшего в углу, виолончель. Смычок нежно припал к струнам, вызывая их на лирический разговор.

За дверью рубки, на мостике, сигнальщики, повернув головы, прислушивались к грустной мелодии «Элегии» Массне.

— Играет, — сказал один не то с удивлением, не то с сочувствием.

— Самое время, — отозвался другой, — как раз ярмарка, только балагана не хватает.

Ночь. Тишина. Ровный и нежный гул воды за бортом. Легкий посвист ветра в штангах и сигнальных фалах. Теплый блик лампочки в нактоузе главного компаса.

Молчаливые тени сигнальщиков и дальномерщиков неподвижно стоят на постах. Тихо ступая, шагает поперек мостика вахтенный начальник.