Воспринимать угрозы всерьёз означало подчиняться инструкциям и присутствию телохранителей. Не следовало появляться в людных местах без пары телохранителей, хотя поначалу это вызывало неудобства, как бы они ни старались быть незаметными. Хотя люди на улицах или в магазинах, как чёрные, так и белые, были склонны к дружественным приветствиям, так было не всегда. Однажды я оказался один в вестибюле гостиницы и вдруг увидел, что на меня смотрит, долго и жёстко, какой-то тип, выглядевший явно враждебно. Узнав меня, он приблизился со злобной гримасой и тыча пальцем мне в грудь, прошипел, как жаль, что у него нет с собой винтовки. Он был эмигрантом из Польши и, как Янош Волус, убийца Криса Хани, ненавидел коммунистов. Я избавился от него, потребовав назвать его фамилию и пригрозив вызвать полицию. После этого я всегда сообщал охране о своих передвижениях.

Пресса внимательно следила за нашими действиями. Печать завела шарманку о бывших революционерах, пристраивающихся к так называемым парламентским прелестям. Факты этого не подтверждали — особенно в сравнении с прежними депутатскими привилегиями. Члены парламента от АНК, начавшие свои парламентские карьеры с нуля, не имевшие денежных капиталов, частной собственности и прав на пенсию, обвиняли прессу в расистских наклонностях и в пристрастном отношении к их окладам.

Кен Оуэн, бывший редактор газеты «Санди таймс», углядел, как мне помогают выйти из машины, и разразился ехидными комментариями, что даже «красного Рона» возит личный шофёр в «роскошном лимузине». На деле машина была ничем не примечательным «Ниссаном-максима», который я купил на свою министерскую надбавку. А если бы не купил, то с этих денег взяли бы огромный налог. Оуэн направил своих репортёров вынюхивать, сколько стоило благоустройство резиденций для новых министров. Про меня написали, что новые шторы в моём доме обошлись налогоплательщикам в 71 000 рандов. Фактическая цена была 17 000 рандов.

Резиденция с тремя спальными комнатами была описана как «особнячище». Получив мою реплику, Кен Оуэн оказался достаточно справедливым и напечатал извинения «за ошибку — и за гиперболу» («Санди таймс» — 02.04.95). Когда он уходил в отставку, мы с Иссопом Пахадом получили приглашения на прощальный банкет. И как бы он нас не раздражал, у нас обоих было к нему некоторое внутреннее почтение. Я думаю, потому, что он был достаточно честным уличным забиякой вроде нас самих.

Стычки с прессой часто отвлекали от моих обязанностей, но мне это было в удовольствие. Оказавшись общественной фигурой, не надо бояться стрел и камней. Я твёрдый сторонник свободной прессы. А раздражали в ней неточности и профессиональные недостатки — продукт годов апартеида. Британский журналист Джон Карлин однажды написал, что я, как в футболе, предпочитаю играть в нападении, и его сравнение мне понравилось — скорее из-за аналогии с футболом, чем почему-нибудь ещё.

Работа с военной иерархией была, несомненно, одной из наиболее трудных. Нам нужно было аккуратно преодолевать противоречие между необходимостью, с одной стороны, осуществления изменений, а с другой — сохранения стабильности, всегда помня о важном значении армии, как главной силы, на которой держится государственная власть. Многие наши сторонники, включая и депутатов от АНК, хотели бы более радикального подхода и были очень насторожены тем, что наши бывшие противники всё ещё были в высоком руководстве. Мы получили соответствующие указания от Манделы, который часто говорил руководителям АНК, что мы не должны обращаться с ними как с врагами, разбитыми на поле боя. «В этом предупреждении», — заметил Палло Джордон, — скрыто указание, что враг ещё силен и обладает неизрасходованными запасами силы и энергии, которые он может обратить против нас». (Дискуссионные заметки «Национальный вопрос в Южной Африке после 1994 года», ноябрь 1997 год) Нельзя было просто отмахнуться от вопроса, на какие открытые или тайные шаги по сокрушению новой демократии готов пойти бывший «враг», если создадутся условия типа крупномасштабного экономического кризиса или нарушений закона и порядка. Не могли мы исключать и заговора подобных сил по дестабилизации правительства изнутри или извне страны, либо по созданию кризиса. Это были вполне реальные возможности, но в то же время не надо было преувеличивать потенциальную угрозу со стороны ультраправых и тем более не стать жертвой сфабрикованных угроз. И то, и другое могло мешать правительству в проведении реформ. Апартеидные службы безопасности создали целую индустрию, основанную на распространении дезинформации и ложных угроз. Порочащие слухи, на деле не имеющие оснований, по-прежнему пускали в ход, чтобы подорвать доверие к правительству или испортить жизнь отдельным людям.

Наш успех в новой исторической эпохе зависел от того, сможем ли мы создать лучшие жизненные условия для бедного и обделённого большинства народа, углубить демократические преобразования и изменить государство. Это было главным препятствием для любых возможных организаторов заговоров, которым в условиях необратимой гибели системы правления белого меньшинства должны были бы обращаться за поддержкой и признанием их законности через цветные барьеры. В истории руководителям заговоров типа генерала Франко в Испании или генерала Пиночета в Чили требовалась поддержка значительных общественных сил и широкое поощрение из-за границы. Сторонники белого господства были деморализованы, находились в изоляции и неорганизованы. При подавляющей поддержке АНК большинством населения и с учётом всеобщей международной поддержки угроза вооружённого восстания была невелика.

Генералы эпохи апартеида привыкли диктовать политикам, а в 1980-х годах их влияние было чрезмерным. Потому была нужна твердая решимость в сочетании с гражданским контролем, чтобы реализовать дальние стратегические планы и переломить их умонастроения. Переговоры между МК и вооружёнными силами ЮАР, однако, шли успешно, а Модисе, в частности, установил добрые отношения с «Катом» Либенбергом, невраждебно настроенным командующим. «Кат» был реалистичным незаносчивым человеком, и он единственный из генералов ЮАР во время выпивки высказал мне сожаление о некоторых делах, которые военным пришлось делать. Мы очень сожалели, что ему подошёл срок уходить в отставку.

Мандела назначил генерала Джорджа Мееринга, бывшего командующего сухопутными силами, командующим всеми вооружёнными силами Высокий, прямой и несколько холодный человек с сильной волей, он командовал южноафриканскими войсками в Намибии в 1983-86 годах. Имея в прошлом склонность смешивать службу с политикой, на военном параде в 1992 году он обвинил Криса Хани, Сипиве Ньянду и меня в том, что мы раздавали оружие в чёрных посёлках. Мы полагали, что он будет сотрудничать с нами в интересах армии и страны.

Назначение Мееринга во многом уменьшило озабоченность консервативных элементов внутри и вне армии, среди которых он пользовался значительным авторитетом. Хотя он намекнул нам с Модисе, что есть личности, не обрадованные моим назначением, было много молодых офицеров, придерживавшихся, как оказалось, противоположных взглядов.

Полный штатный состав вооружённых сил режима апартеида составлял 70 000 человек. По призывам на сборы и временную службу набиралось ещё полмиллиона белых мужчин. Мы отменили эту непопулярную практику, предпочитая систему добровольного найма в регулярные и кадрированные части. Первой нашей задачей оказался исторический шаг по объединению семи различных ранее враждовавших вооружённых группировок в регулярные части национальных вооружённых сил. Это были МК и APLA (вооружённые подразделения ПАК), вооружённые силы ЮАР (САДФ) и армии четырёх бывших бантустанов — Транскея, Боутатсваны, Сискея и Венды.