Женщины более постоянны, их цель не менялась — расслабуха на шее у мужика. Все равно нас тянет к ним, а поскольку природа рациональна, то вряд ли мы можем позволить себе циничное бескорыстие.

А в чем же мужская корысть?

Собственно говоря, все та же гордыня.

Любовь — это наша возможность побыть хорошими и покрасоваться, — в том числе, перед самими собой. Мы хотим быть:

• нужными, а значит, чтобы нас любили;

• великодушными (например, мужиков принято сажать в тюрьму, а женщин прощать);

• альтруистами (даже среди гомосексуалистов не принято дарить друг другу машины, а женщинам дарить машины принято);

• гениями (женщины «Титаник» вряд ли придумают, тем более ума не хватит его сделать).

У любимой был День рождения. К сожалению, любовь не была взаимной и на праздник меня, скорее всего, не пригласили бы (у нас все непросто). Что делать? Согласитесь, что любимой может быть не совсем приятно, если вы будете суетиться на крыльях [12] вокруг дома и стучаться в ее окна и двери.

К счастью, любовная горячка отлично тренирует мужские мозги. Что мы только не выдумываем! В данном случае стояла непростая задача сделать:

• приятное любимой;

• что-то уникальное, чтобы она и окружающие понимали, что это подарок только для нее;

• чтобы всем было понятно, от кого подарок;

• чтобы не нарушались границы, проходящие по двери ее квартиры;

• чтобы он не могла предъявить мне претензии.

Я интенсивно думал месяц (как будто мне больше нечем заняться!). Озарение, как всегда, пришло ночью.

Любимая жила на Никитской, на третьем этаже восьмиквартирного дома без лифта. Неделю я готовился, покупал быстросохнущую краску, подмости, лестницы и тому подобное. Нашел и уговорил бригаду, каких-то сумасшедших маляров-молдаван. Мы обернули все ведра и ножки лестниц поролоном для исключения любого шума.

С двух до пяти ночи мы бесшумно покрасили подъезд в ее любимый цвет. Ступени лестничных маршей красил я, поскольку на каждую ступень при помощи трафарета наносил красной краской контуры губ с тем расчетом, чтобы не наступить на губы было невозможно.

Идея была такая: любимая, если ты не даешь целовать твои губы, то я буду каждый день целовать твои ноги своими губами, к сожалению нарисованными (поэтому и красил лично).

Нас было девять, включая подростка, стоящего на стреме. Мы работали, как на пожаре.

Как мы проникли в закрытый подъезд, как красили, чтобы ни одна собака не гавкнула — достойно отдельного рассказа.

Утром в День рождения любимая обычно отводила ребенка в школу.

За то, что краска на ступеньках не вполне высохла и она пробиралась по газеткам, которые раскладывала впереди себя, любимая меня не осудила.

Задача была значительно перевыполнена. Представьте себе моего возможного конкурента, который по такой лестнице поднимается с подарком или цветами: пока он поднимется на эти три этажа, он сто раз проклянет свою ничтожность, поскольку ничего подобного ему и в голову не придет. А как им потом вообще целоваться? Это все равно что я у них в постели лежу.

А представьте, что будет, если новый соискатель, хоть как-то мое художество прокомментирует или спросит, откуда оно? Тут хоть плохое, хоть хорошее скажи, и даже хоть промолчи — ему все равно конец.

Акции любимой вырастут и поднимутся на недосягаемую высоту.

Предполагалось, что женщина, ноги которой целует один мужчина много раз каждый день, сможет завести другого мужчину только в том случае, если эта женщина надувная.

И не забывайте о ежедневной возможности сравнения одного соискателя с другим.

Все приглашенные на День рождения друзья и родственники ее обязательно спросят кто художник. И что она им ответит? Враги приходили? Никто не поверит, и даже наоборот: думаете, многим в нашей стране придет в голову покрасить любимой целый подъезд ночью?

То, что любимая переедет и забудет об этом, меня не очень заденет, а вот я точно буду гордиться собой, какой я умница, как это все здорово придумал. Как это все было трудно, но я преодолел. Как мы все вместе дрожали, опасаясь, что кто-нибудь войдет в подъезд… Такое не забывается!

А представьте, если бы не было любимой в моей жизни, если бы она меня не вдохновила. Ну и не было бы в моей жизни яркого пятна в виде подъезда, тогда в старости ни вспомнить было бы нечего, ни детям рассказать, ни книжку написать.