В середине июля 1943 года Гитлер настоял на очередной — тринадцатой — встрече, состоявшейся па севере Италии, в Фельтре. Фюрер не исключал, что в Италии могут прийти к власти силы, которые заключат сепаратный мир с государствами противника, и тогда позиции Германии были бы еще больше ослаблены. Какой выход? Реорганизовать итальянские войска и поставить их под непосредственное командование Германии.

Муссолини выслушал двухчасовую речь фюрера, хотел выразить Гитлеру свое мнение: Италия больше не в состоянии участвовать в войне, но не хватило ни сил, ни воли.

Позже врачи скажут: дуче 19 июля 1943 года перенес непродолжительный микропаралич мозга. Все последующие встречи будут проходить уже в другом качестве, когда Муссолини явно находился в положении не партнера, а «вассала» Берлина.

…Спустя несколько дней, 24–25 июля 1943 года собрался почти в полном составе Большой фашистский совет. Заседания продолжались более десяти часов. В результате девятнадцать членов совета (против семи) решили обратиться к королю с вопросом, готов ли он найти альтернативный политический курс (в противовес Муссолини), чтобы спасти Италию от дальнейших разрушений и гибели.

Муссолини проявил не свойственную ему нерешительность. Что-то происходило. И даже полвека спустя никто однозначно не может объяснить, что случилось тогда с дуче. «Паралич ума»? Но он быстро не проходит. Угрызения совести? Не для Бенито Муссолини в его без четырех дней тогда шестьдесят лет…

Возможно, «в путче против себя», в свержении и даже в том, что он будет убит, Муссолини видел выход из жизненного, политического и военного тупика? Вряд ли. Муссолини не был Юлием Цезарем, который мог знать об угрозе заговора и ничего не предпринять. Так или иначе Муссолини не предпринял ничего, а 25 июля отправился на виллу «Савойя» на встречу с королем.

«Не ходи!» — советовала супруга Ракеле, когда Муссолини надевал темно-синий костюм, а не военный френч, чтобы быть в гражданской одежде на королевской вилле.

«Не ходи», — умоляла дуче Кларетта Петаччи. когда он сказал ей о своем намерении в 17 часов видеть короля и доложить о решении Большого совета. Предчувствия двух женщин, двух противниц, знавших и искренне любивших Муссолини, были верны. Недаром в Риме числа U и 17 считаются «сатанинскими», несчастливыми.

Муссолини не арестовал (непонятно, откуда такая демократичность, либеральная слабинка) девятнадцать членов Большого совета, но становилось ясно, что у этих девятнадцати не оставалось другого решения, как арестовать самого Муссолини. Иначе уже 26 июля он покончил бы с ними… Но история не домысливается, история не знает условных наклонений и слова «если»…

Следующие встречи Гитлера и Муссолини пройдут уже после освобождения дуче из-под ареста на Гран-Сассо из Кампо-Императоре. Но это уже будет начало агонии двух фашистских режимов, и встречи обретут совершенно иной политический и психологический характер и смысл.

За девятилетний период регулярных встреч лидеры фашизма Гитлер и Муссолини прошли через разные, порой очень сложные и стремительные периоды в своих взаимоотношениях. То расходились удовлетворенные, полные уверенности, что новый мир будет «вращаться вокруг оси Берлин — Рим», то выглядели словно матросы со спасательных кораблей, пытающиеся удержать на плаву неуклюжий фрегат, потерпевший кораблекрушение в открытом и бурном море. Изменились и сами вожди. Постарели, претерпели многие кризы и удары.

Муссолини все реже стал появляться на балконе палаццо «Венеция» и объявлять о своих «головокружительных победах и сногсшибательных планах». Он начинал словно терять свою театрально-монументальную позу, без которой «Муссолини становился не Муссолини», и его могла бы не узнать толпа, даже если бы он стоял на своем балконе один, потерявший голос, блеск глаз, двадцать килограммов веса в животе, шее, щеках, а рука больше не летела с бедра вверх в римском приветствии.

Гитлер был моложе дуче, но и на его внешнем виде сказались эти годы. Фюрер словно щадил Муссолини, стремился лишний раз не задевать больное самолюбие дуче. Бенито научился в присутствии фюрера больше молчать. Он был словно «подавлен энергией Гитлера», постепенно, в силу складывавшихся обстоятельств, поражений на фронтах и отступлений итальянских армий, сдавал одну позицию за другой, и наконец он скатился до положения балласта, который пока не сбрасывали, но от которого могли освободиться в любой миг.

Большой фашистский совет 24–25 июля был сигналом «SOS». Берлин быстро вычислил, что больному и поверженному дуче не было замены на политическом горизонте Италии, и его предстояло спасать… в интересах Германии. Но пропагандистски все представлялось как проявление фашистской солидарности, взаимодействия, взаимовыручки и боевого единства… Хотя и это было не последним элементом в отношениях фюрера и дуче и отрицать их симпатии было бы неверным.

Сорок пять дней провел Муссолини в тюрьмах. В ушах звенели слова фюрера: «Нет, дуче, вы не умеете и не можете быть настоящим диктатором. Как бы ни пыжились, пи напрягались»…

Евгений Доллманн — начальник германской секретной службы СС в Риме (он же переводчик Гитлера, он же постоянный собеседник Муссолини) вечером 25 июля вместе с послом Гансом Георгом Макензеном ожидали кого-либо «камератов» для выработки совместных планов действий и направления срочной шифротелеграммы в Берлин.

Первым в посольство прибыл Фариначчи, и то лишь затем, чтобы получить визу для въезда в Германию. «Знает кошка, чье мясо съела», — только и буркнул Доллманн.

Какова была реакция в Риме на «отставку» Муссолини?