Идеальный (привычный) порядок на конторском столе и в конторских книгах, стерильные (стерилизованные?) отношения с женщинами, не позволяющие обрасти детьми, домашними животными и подзеркальными столиками… Оборотная сторона страха перед жизнью? Возможно, что именно этот страх не позволил ему самореализоваться в прошлом. И прошлое не прошло. Нашпигованное непереваренным, непережитым будущим, оно то и дело возвращается.

Прошлое, по мнению философа, один из врагов наших. Но именно прошлым и будущим, застрявшим в прошлом и буксующим в сослагательном наклонении, приходится жить, когда на биологических часах осень и другого будущего нет. Его остаток не содержит в себе ничего кроме времени, состоящего только из времени, из пустоты. И человек чувствует себя космически одиноким.

Каким бывает время? — Пустым (потраченным попусту), «круглым», «замерзшим», «непрерывным», «геологическим»… Но здесь речь явно идет о «живом», субъективно воспринимаемом времени. И ощущение пустоты свидетельствует о малодушии (о том, что мало души). Это внутренняя пустота. Ее невозможно заполнить извне (хлебом и зрелищами). Однако среди воскресных событий затесалась смерть. Наталкиваясь на нее, даже самая мелкая душа, хотя бы чуть-чуть прозревает. И время растягивается. Отсюда рассуждения об относительности времени. Грок действительно кое-что открывает — не в физике, а в психологии. Душа (psyche) всматривается в себя и начинает кое-что в себе понимать, пока главный герой из сострадания как бы прогуливает Агустина, одолжив ему свои глаза и (чтобы отогреть от холода больничного морга) укутав в свое пальто. Но… ему необходимо выпить, лучше — виски, двойную порцию предпочтительней; хотя можно и не виски, а какой угодно бурды, вплоть до бензина.

Последние несколько главок нужны только «для полноты картины». Это не значит, что они лишние. Для написанной на слух (как музыка) прозы важно очень точно высчитать общую длительность ее звучания, количество резких перебивок настроения и переходов от интеллектуальной глубины и иронии к лиризму, к исповеди «поэтиного сердца». Поэтиного, — Болеслао/Грок на собственном опыте знает, что когда от любви останавливается сердце, можно жить (с остановившимся сердцем) вопреки законам биологии. Гарантирует ли наличие такого опыта от перерождения в кафкианское насекомое?

Умбраль показывает нам три «любви» Болеслао и одну — Грока. Все они, за исключением эпизода с Флавией, вспыхивают и гаснут, как спички на ветру… Конечно же, не хватает уровня человека (бухгалтер не осознает, «что жизнь надо завоевывать, извлекать из нее пользу, удерживать»). Но сознание его хорошо структурировано (ведь он — «Платон изнутри и Грок снаружи»), Любовь для него сложное эстетизированное чувство и высшая духовная ценность, связанная с этикой. Это особенно заметно в его отношении к Флавии. Неважно, что она подросток. По сути, коллизия с ней это классический пример безответной любви, — изначально не платонической (хотя без влияния Афинской школы не обошлось), а чувственной, идеальной («нашей») любви, сохранившейся (как культура) со времен рыцарских турниров. Так что Болеслао не совсем ошибается, когда воображает себя рыцарем.

Странный рыцарь то и дело норовит вернуться во вчерашний день (там Флавия проявляла интерес к нему) и встречается со своим реальным одиночеством и болью.

Боль настоящая и могла бы сублимироваться в литературу. И Болеслао (между стаканчиками «Чивас») действительно шлифует кое-какие мысли, придавая им «литературный» блеск. Однако эти заготовки на будущее остаются невостребованными. Это можно оправдать — тем, что «искусство всегда в избытке» и оно беспощадно к мастеру («постоянно повышая свои требования к нему, оно убивает его, уничтожает»). Причем «неизвестно, что выматывает больше, успех или неудача».

Жизнь захлопывает двери перед его носом. Обрываются привычные связи. Исчезают женщины. Уходят друзья — один разбился на мотоцикле; другой вышел купить гвоздей, чтобы повесить несколько картин, и не вернулся…

Его дом напоминает «Титаник», пассажиры которого знают, что их ждет впереди. В этом своеобразном зале ожидания вопрос «быть или не быть» не уместен. Зато нужно иметь воображение. Каждое утро надо придумать чем занять день. Можно просмотреть газету. Так он и поступает. К сожалению, в свежих газетах кроссворды публикуются старые. Он решал их, когда ему некуда было идти, потому что у него еще не было ни денег, ни работы; теперь он решает их, потому что ему снова некуда идти, так как у него уже нет ни денег, ни работы.

В двенадцать, выпив виски, разбавленное водой из-под крана, он спускается на улицу и направляется в таверну, где обедает, подсаживаясь за стол к строительным рабочим, реконструирующим его квартал. Сытная и обильная еда запивается таким количеством дешевого коньяка, что, поднявшись к себе после обеда, он, не снимая пальто, падает на матрас, мгновенно проваливается в глубокий сон и спит долго, как животное.

Болеслао общается со строителями, потому что «их жизни — настоящие, прожитые без тревог, не омраченные излишними раздумьями». Общаясь с ними, он, если не самореализуется, то нащупывает (или так ему кажется) пути к «подлинной действительности» и начинает понимать, что дисциплина, которой чиновник Болеслао подчинил себя, была внешней. Оказывается, что виски ему прекрасно возвращает «целостность духа». От пустоты можно без особых усилий избавиться, соорудив душу из алкоголя и дыма, чтобы улететь… Похожим образом на него действует еще один «наркотик» — скорость. Необычная, предельная скорость. Когда белый капот кабриолета Хосе Лопеса меняет цвет по мере прохождения «сквозь разные слои атмосферы», становясь голубым, зеленым, красным, ярко-красным с оттенком фуксии, кадмиево-желтым, охристым, желтым, Болеслао не знает (и не хочет знать) в каком направлении они едут, потому что чувствует свою полную слитность с потоком жизни. Этого ему достаточно. Его субъективная цель достигнута.

Чем в итоге все заканчивается? — Кражей (и совсем даже не по ту сторону добра и зла). Ему не попалось по пути круглосуточно работающей забегаловки, где можно было бы, воспользовавшись вызывающей доверие внешностью почти интеллектуала, заказать выпивку и не расплатиться. Зато удалось отхлебнуть из фляжки у иностранца-попрошайки, а потом у него же украсть картонку с надписью: «голодаю нет работы милосердие нужно пятьсот пст. да храни вас господь огромное спасибо я проездом». Совершив эту карикатурную кражу, он устраивается на том же самом месте, откуда началась его воскресная эпопея, кладет перед собой картонку, расстилает носовой платок (обозначив так, куда бросать мелочь — ему нужно набрать на очередную порцию виски) и засыпает.