Напиться воскресший не успевает — кровь заканчивается быстрее.

— Нет, аккадское, — спохватывается старик, оторвавшись от столь увлекательного занятия.

— Вы что, сделали из оборотня вампира?! — в голосе Макса прозвучало куда больше уважения. Игорь зачем-то сотворил крестное знамение.

Вампир — это лучше чем труп, хочу сказать я, подведем к окну, а потом просто избавимся от пепла. Вместо разумных доводов меня душит неразумный смех.

— Ты нормально? — Игорь Анатольевич о моем здоровье еще не справлялся, поэтому решил наверстать упущенное.

— Конечно, Игорь Аркадьевич.

— Я — Анатольевич, — поправил мужчина.

— Да без разницы, — схамил Макс, — у нас тут вампирюга в доме, а вы о ерунде треплитесь.

— Да нет, это не вампир, а что-то вроде кадавра. Скажем так, гуль, — находит определение проф.

Я смотрю на время и осознаю, что видовая принадлежность покойника стремительно теряет актуальность.

— Значит так, я — домой. Потом расскажете мне, что сделали с трупаком, ладно, профессор? Всем — счастливо.

Проф понятливо кивает: все одно, после школы загляну, никуда не денусь.

— Эй, ты что, вот прямо так и свалишь?

— Пока, Макс, — натягивая чуть влажный пуховик, бегом выскакиваю за дверь.

На улице рассвет — запоздалый Хэллоуин завершился. Или — не совсем: по голубому небу радостно летит мигрирующая в теплые края гарпия.

Домой спешу изо всех сил, периодически переходя на бег, и, конечно, приложенных усилий оказывается недостаточно — за порогом стоит испуганная и злая мама. За ее спиной укоризненно качает крашеной головой тетя Света, мамина коллега и, по совместительству, лучшая приятельница.

— Говорила же, Даш, нагуляется и вернется, никуда не денется, — безжалостно заключает она. Звучит как эпитафия.

При виде загулявшей дочурки мама демонстративно схватилась за сердце. Прямо картина «Возвращение блудного сына» или что-то в этом роде. Пока я скидывала верхнюю одежду, тетя Света развела кипучую деятельность: накапала валокордина, помахала газетой. Сразу сложилось впечатление, что здесь хотят устроить комсомольское судилище.

Мама плачет.

Смотрю на свое отражение в зеркале: синяки под глазами, синие губы, короткие спутанные черные волосы, на брючине просмотренное пятно. Если подумать, ничего страшного.

Кроме меня зеркало отражает коридор в состоянии перманентного ремонта, гору раскиданной обуви и вешалку. Все слишком привычно, настолько, что нарушающие порядок вещей и фундаментальное представление о мире события предстают случайными наваждениями.

Закрыть на все глаза и притвориться, что ничего не было — просто, но глупо. Я знаю, что было.

Мне плохо: запоздалый ужас подкатывает к горлу, и осознание понятия «никогда» становится как никогда близко. Ни-ког-да — и на зубах хрустит пепел из крематория, часы навечно застывают, и остается пустота.

— Ну, что ты стоишь, скажи уже что-нибудь, — тетя Света кривит карминовые, вызывающе яркие губы, — видишь, до чего мать довела?

Рукав куртки порвался, собирать учебники некогда — беру не разобранный с вечера рюкзак, молча одеваюсь. Следовало нормально отоспаться, но для этого придется сначала пережить надвигающийся домашний скандал, на что совершенно нет сил. Обязательно сорвусь, впаду в истерику, немного поору — стоит ли тратить на нервы, если легче никому не станет?

— Вот бессовестная! Мать на нескольких работах горбатится, а ты…

Нотации — это надолго. Мама всхлипывает все сильнее, размазывая тушь по лицу, тетя Света в обличающем порыве напоминает инквизитора на процессе, старательно подбрасывая дрова в огонь семейного конфликта. Серьги в ушах осуждающе покачиваются, грамотно подведенные глаза мечут гром и молнии.

Мама не произносит ни слова, и это хуже всего.

— Куда это ты собралась? — спохватывается гостья.

Подальше отсюда, застывает у меня на языке. Так, все хватит: на глаза маман показалась, а на остальное я не подписывалась.

— Я — в школу, — подхватываю рюкзак и спасаюсь бегством. Давно промокшие кроссовки хлюпают, в спину летят укоры вперемешку с ругательствами.

Мама все равно потом простит, а выворачивать душу перед Светланой Николаевной не лучшая идея.

Безумно хочется спать — глаза слипаются так, что хоть спички вставляй. Химия, один из немногих предметов, ради которых можно ходить в нашу богадельню, усваивается с трудом. Если положить голову на парту, то немного легче, но возникает опасность заснуть.