Шрифт:
– Итак, Честмир Бичовский, тридцати лет, профессия – музыкант.
Когда «скорая» приехала, врач вызвал милицию, а санитар остался стоять у двери. Он смотрел на меня как на сумасшедшего и, видимо, считал, что я попытаюсь сбежать. От кого? Впрочем, меня не интересовали мысли санитара.
– Я пришел около половины десятого, – произнес я, и капитан придвинул ко мне пепельницу. – Мы договорились на восемь.
– Почему вы опоздали?
Я усмехнулся:
– Надо было ее знать, – и махнул головой в сторону комнаты.
– Ну, я-то ее только по телевизору видел, – светски сказал капитан.
– Извините, – я глотнул кофе. – Если она сказала – в восемь, то прийти в полдесятого значило в самый раз… К тому же у нее была запись в «Беседе» – я с ней говорил после обеда.
– В «Беседе»?
– Нет, она приехала ко мне… Мы играли в Доме трудящихся.
– Но вы договорились на восемь.
– На восемь. На всякий случай я ей еще позвонил.
– Когда?
– Сразу после восьми.
– Сюда?
– Сюда.
– И ее не было дома?
– Нет, – покачал я головой. – Никто не взял трубку.
– А когда вы кончили выступать?
– В шесть, как обычно. Мы всегда по субботам кончаем в шесть, а потом с семи до девяти репетируем в малом зале. Новую программу…
– Значит, с семи вы репетировали, а чуть позже восьми звонили? – перебил меня капитан.
– Нет, – сказал я, и чашка задрожала у меня в пальцах. – Я не был сегодня на репетиции.
– Почему?
– Когда ко мне утром приехала Зузана, то я сказал нашему шефу, что не приду на репетицию… Потому что мы кончаем в девять, а то и позже.
– И где вы были?
– Дома.
– Так вы звонили сюда из дома?
– Да.
– Пан Бичовский, – с интересом посмотрел на меня капитан, – если вы после выступления поехали домой, то почему же не оставили дома инструмент?
Мой футляр со скрипкой лежал на столе.
– Я знаю, это выглядит глупо…
– Пан Бичовский…
– Мы собирались устроить небольшое торжество… Так договорились.
– И вы хотели поиграть для хозяйки? – понимающе спросил капитан.
– Ну да.
– А что это должно было быть за торжество, осмелюсь спросить? – в голосе капитана звучала ирония.
– Мои именины… Мы хотели их отметить. Я должен был вернуть ей сегодня ключи.
– Вот как, – протянул капитан.
– Вы все равно это узнаете, – сказал я нервно. – Дело в том, что мы уже разошлись.
Мы оба помолчали. Затем капитан задумчиво погасил сигарету.
– Дело обстоит не лучшим образом, – заметил он тихо. – Пан Бичовский, вы живете один?
– Один, – ответил я.
– Где?
Я лихорадочно соображал. После выступления я оказался дома примерно без четверти семь. Голова болеть перестала, зато донимал голод. В закусочной на Петршинах я съел два бутерброда. Да, это было где-то без четверти семь. Встретил ли я кого-нибудь из знакомых? Нет, никого.
– Значит, из дома вы звонили Зузане Черной только один раз. После восьми. Правильно?
– Да, – сказал я.
– Но пришли вы в полдесятого?
– Да, – сказал я.
– Видимо, были совершенно уверены, что к этому времени Зузана Черная вернулась домой?
– Я понимаю, это выглядит глупо…
– Вы это уже говорили, пан Бичовский.
– Я не был уверен! Просто мне не хотелось больше звонить.
– И вы решили, что даже если хозяйки не будет, то вы ее подождете. Как-никак ключи у вас были.
– Ничего я не решил, – закричал я. – А ключи у меня, понятное дело, были.
– Да вы успокойтесь, пан Бичовский, – любезно сказал капитан. – А этот нож, – он показал глазами в сторону комнаты, – этот нож – ваш?
4
Дискотечная публика освободила зал «Ротонды», и барменша пани Махачкова открыла свою лавочку. Обычно в «Ротонде» с восьми до полдесятого шла какая-нибудь программа, чаще всего ширпотреб, рассчитанный на молодежь, а с десяти «Ротонда» превращалась в джаз-клуб. Вместе с клубом открывался бар, и, хотя по понедельникам было затишье: джазовая программа не исполнялась, пани Махачкова работала, как всегда, с десяти вечера до двух ночи, обслуживая не только поклонников джаза. Было в порядке вещей, что в понедельник сюда набивалось довольно много народу – в основном музыканты и их друзья, которых у входа тщательно фильтровал Вацлав Бубеничек. Но на сей раз он этим заниматься не стал, только проверил кассу, перекинулся парой слов с девицей, которая в обклеенной афишами будке продавала билеты, и отправился со мной в бар.
– Да это никак Честик, – радостно воскликнула пани Махачкова, – а я уж думала…
Она осеклась.
– Чего люди не наболтают, – усмехнулся я, стараясь выглядеть как можно непринужденней.
Что именно пани Махачкова думала, мне было совершенно ясно. Убийца Честмир Бичовский перед судом… Убийство из-за поруганной любви… Кровавое злодеяние ослепленного страстью безумца… Обманутый скрипач заносит стальной нож… Подарок к свадьбе становится уликой… Сердце на рукояти ножа, нож по рукоять в сердце… В свободные минуты, когда торговля спиртным замирала, пани Махачкова, сидя за своей стойкой, запоем читала истрепанные книжечки, именуемые обыкновенно низкопробной литературой.