Участковый, как и Петров и Сердюков, смотрели на нее, остолбенев во всех смыслах этого слова, включая состояние члена.

Мужик, назвавший себя Фроловым, даже не перескочил, а как-то жутко неправдоподобно передвинулся довольно далеко по комнате к стулу, стоящему у окна, и стал натягивать трусы. От этого передвижения, совсем нечеловеческого, почему-то стало вообще невозможно терпеть, все трое почувствовали почти боль в натянутых до предела, просто окаменевших членах.

– Вы только на минуту выйдите, а то пока вы смотрите, я уйти не могу, – пробормотал мужик, выдающий себя за Фролова, – а вы через секунду вернетесь, меня не будет, а она останется.

На мужиков накатило затмение рассудка. Сейчас он уйдет, а она останется. Вот сейчас. На всех троих ее хватит, еще ей мало будет. Они послушно вышли из комнаты. Но тут же опомнились и бросились обратно.

В комнате никого не было. Участковый включил свет. Кровать была аккуратно застелена, никаких следов, что на ней кто-то лежал или даже сидел. А больше всего поразил запах. В комнате явно пахло теперь пылью и чем-то кислым. Участковый вспомнил этот запах, который был здесь, когда он приходил опечатывать. Запах жилища больного неопрятного мужика.

Они стояли посредине комнаты. У двоих из троих хмель вышел окончательно. Третий, наоборот, чувствовал себя как пьяный. Милиционер и два народных дружинника. У всех троих болели и ныли яйца. Все трое были прибиты страхом. Все трое молчали, сказать было совершенно нечего.

Так в молчании они вышли из дома. В молчании дошли до отделения.

– Ну… мы… пойдем… – пробормотал Сердюков.

– Повязки снимите, – буркнул участковый.

Назавтра Сердюков с семьей уехал вслед за старшей дочерью в Волгоградскую область. Расчета он не взял, отпуска не оформил. Куда уехал Петров, вообще было неизвестно.

Мне известно, что женщину, которую участковый видел ночью в доме Фролова, он встретил на следующий день на главной улице. Он сразу узнал ее. Он узнал ее лицо, ее волосы, ее фигуру. Рядом с ней шел какой-то мужчина и, судя по его жестам и интонации, пытался ей что-то втолковать. Мужчина этот был высокий, осанистый, одетый явно не по-деревенски – в джинсы и не слишком свежую рубашку.

Участковый подошел поближе и пошел за ними, чтобы послушать, что тот говорит. Каково же было его удивление, когда он обнаружил, что этот мужчина читает ей стихи. У мужчины был очень красивый и мелодичный голос, и, хотя в смысл стихов участковый не вникал, потому что думал о другом, он не мог не отметить про себя, что стихи, которые читал мужчина, мелодичные, что получается у него красиво и что женщине его чтение явно очень нравится.

Он проводил их до магазина, где женщина купила бутылку вина, кусок колбасы, хлеба, каких-то консервов и чего-то еще. Она настойчиво уговаривала мужчину поесть и предлагала пойти в общежитие, но мужчина взял у нее из рук бутылку, отошел за угол магазина и буквально через минуту вышел оттуда, неся бутылку в руках, но уже пустую наполовину.

Они пошли по улице в обратном направлении. Он читал стихи, задирал голову, разводил руки, как будто не понимал чего-то, щелкал пальцами в паузах и читал – читал одно стихотворение за другим.

Потом они сели на лавочку недалеко от общежития. Участковый внимательно рассматривал мужчину, не находя ни малейшего сходства со вчерашним, к тому же мужчина этот был пьяный, слабый, он явно нуждался в поддержке этой женщины, в которой она, конечно, ему не отказывала. Участковый почему-то решил, что не могут они быть любовниками: он слишком слабый, слишком расхристанный, слишком сосредоточенный на себе. И он, конечно, не идет ни в какое сравнение с тем вчерашним мужиком, который был сильный, уверенный в себе, для которого женщина была чуть ли не его собственностью.

В какой-то момент участковый все-таки подошел к ним, мужчина сразу встал, как человек, для которого внимание милиции является чем-то привычным и естественным. Участковый еще раз внимательно осмотрел его, окончательно убедившись, что он не имеет ничего общего со вчерашним эпизодом, и, обратившись к мужчине, сказал:

– Так, вы отойдите! Мне с гражданкой надо переговорить!

– А что такое? – спросила она.

– Вот мы вдвоем останемся – я вам и объясню. Для вас же лучше будет, – уже мягче сказал участковый.

– Вы не так поняли, – попробовала объяснить женщина, – это были стихи о супружеской измене, советская власть тут ни при чем.

– Да дело не в стихах, мне вам надо вопрос задать, – сказал участковый.

Она смотрела на него с огромным удивлением. Потом обернулась к поэту и сказала:

– Саша, ты меня подожди у девочек в комнате, я сейчас приду и ужин приготовлю.

– И алкоголь не распивайте впредь в общественных местах, – добавил участковый.

– Что вы, что вы! – сказал поэт. – Я только немного.