Шрифт:
— Он, бабушка, на последних экзаменах из «Начатков» [136] срезался. Батюшка спрашивает: что есть бог? а он: бог есть дух… и есть дух… и святому духу…
— Ах, бедный ты, бедный! как же это ты так? Вот они, сироты — и то, чай, знают!
— Еще бы! бог есть дух, невидимый… — спешит блеснуть своими познаниями Аннинька.
— Его же никто же не виде нигде же, — перебивает Любинька.
— Всеведущий, всеблагий, всемогущий, вездесущий, — продолжает Аннинька.
— Камо пойду от духа твоего и от лица твоего камо бежу? аще взыду на небо — тамо еси, аще сниду во ад — тамо еси…
136
Стр. 265. Из «Начатков» — то есть по закону божьему. «Начатки» — сокращенное название начального курса богословия.
— Вот и ты бы так отвечал, — с эполетами теперь был бы. А ты, Володя, что с собой думаешь?
Володя багровеет и молчит.
— Тоже, видно: «и святому духу»! Ах, детки, детки! На вид какие вы шустрые, а никак науку преодолеть не можете. И добро бы отец у вас баловник был… что, как он теперь с вами?
— Все то же, бабушка.
— Колотит? А я ведь слышала, что он перестал драться-то?
— Меньше, а все-таки… А главное, надоедает уж очень.
— Этого я что-то уж и не понимаю. Как это отец надоедать может?
— Очень, бабушка, надоедает. Ни уйти без спросу нельзя, ни взять что-нибудь… совсем подлость!
— А вы бы спрашивались! язык-то, чай, не отвалится!
— Нет уж. С ним только заговори, он потом и не отвяжется. Постой да погоди, потихоньку да полегоньку… уж очень, бабушка, скучно он разговаривает!
— Он, бабушка, за нами у дверей подслушивает. Только на днях его Петенька и накрыл…
— Ах вы, проказники! Что ж он?
— Ничего. Я ему говорю: это не дело, папенька, у дверей подслушивать; пожалуй, недолго и нос вам расквасить! А он: ну-ну! ничего, ничего! я, брат, яко тать в нощи!
— Он, бабушка, на днях яблоко в саду поднял да к себе в шкапик и положил, а я взял да и съел. Так он потом искал его, искал, всех людей к допросу требовал…
— Что это! скуп, что ли, он очень сделался?
— Нет, и не скуп, а так как-то… пустяками все занимается. Бумажки прячет, паданцев ищет…
— Он всякое утро проскомидию [137] у себя в кабинете служит, а потом нам по кусочку просвиры дает… черствой-пречерствой! Только мы однажды с ним штуку сделали: подсмотрели, где у него просвиры лежат, надрезали в просвире дно, вынули мякиш да чухонского масла и положили!..
137
Стр. 266. Проскомидия — часть утренней православной службы.
— Однако ж, вы тоже… головорезы!
— Нет, вы представьте на другой день его удивленье! Просвира, да еще с маслом!
— Чай, на порядках досталось вам!
— Ничего… Только целый день плевался и все словно про себя говорил: шельмы! Ну, мы, разумеется, на свой счет не приняли. А ведь он, бабушка, вас боится!
— Чего меня бояться… не пугало, чай!
— Боится — это верно; думает, что вы проклянете его. Он этих проклятиев — страх как трусит!
Арина Петровна задумывается. Сначала ей приходит на мысль: а что, ежели и в самом деле… прокляну? Так-таки возьму да и прокляну… прроклиннаю!! Потом на смену этой мысли поступает другой, более насущный вопрос: что-то Иудушка? какие-то проделки он там, наверху, проделывает? так, чай, и извивается! Наконец ее осеняет счастливая мысль.
— Володя! — говорит она, — ты, голубчик, легонький! сходил бы потихоньку да подслушал бы, что у них там?
— С удовольствием, бабушка.
Володенька на цыпочках направляется к дверям и исчезает в них.
— Как это вы к нам сегодня надумали? — начинает Арина Петровна допрашивать Петеньку.
— Мы, бабушка, давно собирались, а сегодня Улитушка прислала с нарочным сказать, что доктор был и что не нынче, так завтра дядя непременно умереть должен.
— Ну, а насчет наследства… был у вас разговор?
— Мы, бабушка, целый день всё об наследствах говорим. Он все рассказывает, как прежде, еще до дедушки было… даже Горюшкино, бабушка, помнит. Вот, говорит, кабы у тетеньки Варвары Михайловны детей не было — нам бы Горюшкино-то принадлежало! И дети-то, говорит, бог знает от кого — ну, да не нам других судить! У ближнего сучок в глазу видим, а у себя и бревна не замечаем… так-то, брат!
— Ишь ведь какой! Замужем, чай, тетенька-то была; коли что и было — все муж прикрыл!
— Право, бабушка. И всякий раз, как мы мимо Горюшкина едем, всякий-то раз он эту историю поднимает! И бабушка Наталья Владимировна, говорит, из Горюшкина взята была — по всем бы правам ему в головлевском роде быть должно; ан папенька, покойник, за сестрою в приданое отдал! А дыни, говорит, какие в Горюшкине росли! По двадцати фунтов весу — вот какие дыни!
— Уж в двадцать фунтов! чтой-то я об таких не слыхивала! Ну, а насчет Дубровина какие его предположения?
— Тоже в этом роде. Арбузы да дыни… пустяки всё! В последнее время, впрочем, все спрашивал: а как вы, детки, думаете, велик у брата Павла капитал? Он, бабушка, уж давно все вычислил: и выкупной ссуды сколько, и когда имение в опекунский совет заложено, и сколько долгу уплачено… Мы и бумажку видели, на которой он вычисления делал, только мы ее, бабушка, унесли… Мы его, бабушка, этой бумажкой чуть с ума не свели! Он ее в стол положит, а мы возьмем да в шкап переложим; он в шкапу на ключ запрет, а мы подберем ключ да в просвиры засунем… Раз он в баню мыться пошел, — смотрит, а на полке бумажка лежит!