— Чахотка, — сквозь зубы произнес Соверен. — Не стоит об этом.

— Извини.

Соверен зашел за ширму в углу у дверей и переодел брюки. В повешенном тут же зеркале отразился молодой полисмен в мундире со стоячим воротничком, хмурый, бледный, тонкогубый, с серыми пустыми глазами.

— Кто мне может рассказать, где теперь что? — спросил он.

— А возьми того же Паркера, — отозвался Тибольт. — Туповат, но исполнителен. По ночлежкам и доходным местам проведет.

Он тяжело опустился в кресло. Пальцы его вдруг отстучали мотивчик популярной песенки «О нет, Джон, нет!». Соверен с Анной когда-то даже пели ее на два голоса.

— А что там, в Пичфорд-Мейлин? Вы нашли своих? — спросил он, стягивая мундир ремнем.

Пальцы Тибольта замерли.

— Нашел.

— И что они сказали?

— Ничего. Сомневаюсь, что они вообще могли говорить.

Соверен нахмурился.

— Мертвы?

— Формально — нет. Коулмен провел меня по домам. В начале там чистенькие домики. Камины, кровати, два этажа, уютные мансарды. Он назвал их гостевыми. А дальше, чуть глубже — склады под эфирные батареи и бараки с земляным полом. Представь, Джеймс — длинные дощатые сараи. И в них — они.

— Кто?

Тибольт ответил тяжелым взглядом. Затем сказал:

— Они стоят там рядами, в мешковине, во тьме, без движения, как мертвецы. По сто, по двести человек. И запах тонкий, сладковатый.

— Запах разложения?

— Эфира, Джеймс. Они стоят, а пройдешь рядом со свечой — головы поворачиваются. Тихо, и лишь суставчики, позвонки, зубы — щелк-щелк.

Соверен прицепил револьвер на ременную цепочку.

— Мне сказали, есть такой театр мертвецов…

— Ты верно мыслишь. Дьявол! Именно мертвецы. Только какие мертвецы, если ходят? Коулмен сказал мне: спрашивай, хотят ли они обратно в Неттмор. А там спрашивать некого. Но лорд-канцлер, говорят, был в восторге. Он уже лет пять бредит войной с Пруссией. Пруссия поднялась! Пруссия строит паровые дредноуты! Паровые фабрики отливают новые пушки! Он думает, что Коулмен с помощью эфира сделает ему из людей идеальных солдат.

— А на самом деле? — спросил Соверен.

— Ты знаешь, чем пахнет сейчас Престмут? Тем же сладковатым запахом. Эфир повсюду. В лампах, и в куклах. И в машинах, которые используют эфирные колбы. Смог, и тот имеет зеленоватый оттенок. В семьях побогаче стало модным оживлять домашних любимцев.

Соверен вздрогнул.

— Что?

— Да-да, — кивнул Тибольт, — попавших под колеса пудельков и сдохших к дьяволу от старости канареек. — Он сжал пальцы, словно сдавил резиновую грушу. — Их оживляют, и они у владельцев как новенькие. Только время от времени знай подкармливай их эфиром. Но в моем районе, пока я жив, никакой эфирной дряни не будет!

— Они действительно оживают? — спросил Соверен.

— Не знаю. Мне такого в Пичфорд-Мейлин не показалось. Мне электричество понятней, чем эта зеленая гадость! Вращаются колеса, получается ток. Все честно. А ты знаешь, Джеймс, что эфироизвлекательные машины у этого ублюдка почему-то стоят аккурат у кладбищ?

— Я знаю про кладбище за Эмптон-роуд.

— Вот! Разве это не повод задуматься, что это за поганый эфир?

— Сэр, вы ищете во мне союзника?

— Да нет, — вздохнул Тибольт. — Какой ты к дьяволу союзник? Мне бы кого из правительства в союзники или из парламента. Из Палаты Лордов. Или самого короля. Потому что, сдается мне, не видят они, что делается у них под носом.

— Я пойду, — сказал Соверен.

— Да, конечно, — махнул рукой Тибольт и рявкнул: — Паркер!

В двери просунулось испуганное лицо.

— Пойдешь с мистером Стекполом, — объяснил ему Тибольт, — покажешь ночлежки и прочие места, что есть. Понял?

— Да, сэр.

— А у меня дела.

Порывшись в недрах стола, Тибольт извлек на свет короткорылый «бульдог» и короткую дубинку. Соверен потянул за створки застрявшего Паркера. Они спустились вниз.

— Первая ночлежка вон, через дорогу, — сказал Паркер, — миссис Мэнни сдает комнаты…

— Погоди, — остановил его Соверен, — пройдемся пока так, мне надо подумать.

Тучи над Престмутом сгустились, пошел нудный дождь, омывая булыжники мостовых, прибивая мусор, полный рыбьих костей и луковой шелухи.

Соверен щурил глаза, шагая по краю тротуара. Паркер семенил за ним, держа дистанцию — вроде как и рядом, но все же отдельно от блюстителя порядка. Район, знаете ли, такой. Не любят. Полисмены полисменами, а мы от них в стороне. Даже при том, что полиция на содержании у Тибольта. Разный народ. Новый.

Толпы на Кэфулл-стрит из-за дождя поредели, где-то раскрылись зонты, омнибус проплывал из мороси в морось, будто вестник из ниоткуда в никуда, люди прятались под козырьками и в кабаках или сидели на узких лестницах, жевали табак.

Значит, Коулмен меня обманул, думал Соверен. Или, возможно, не сказал всей правды. Не известно, в ссоре ли он с Корлисоном и Зиммерсом, но в Неттмор он боится заявиться совсем по другим причинам. Зачем же соврал? Знал, что я служил у Тибольта, и решил заранее не настраивать меня против себя?