Постепенно писатель сосредоточивает в руках В. Г. Черткова все дела, связанные с опубликованием, переводом на другие языки, редактированием и цензурованием его новых произведений, а Чертков со своей стороны делает все возможное для собирания и хранения всех рукописей Толстого, начиная с черновиков его произведений и кончая его письмами и Дневниками. Эта деятельность В. Г. Черткова заслуживает самого высокого уважения.

В самом начале своего знакомства с Чертковым Толстой записал о нем у себя в Дневнике: «Он удивительно одноцентрен со мною», и это ощущение «одноцентренности» с Чертковым почти никогда не покидало его.

Так развивались отношения Толстого с В. Г. Чертковым вплоть до 1897 г., которым помечено первое письмо, напечатанное в настоящем томе.

90-е годы были годами усиления в России самодержавно-помещичьего гнета и произвола. Несчастное десятилетие, на протяжении которого Россию несколько раз постигал неурожай и голод, привело крестьянство на край гибели и вымирания. Общественный протест и революционная деятельность в стране вызывали со стороны правительства озлобленную реакцию, в которой, как это обычно бывало, гонения по линии общественно-политической сопровождались религиозными гонениями, репрессиями против всех, кто «отпал» от «лона» православной церкви. Все эти события так или иначе захватили Толстого и круг близких к нему людей. В середине 90-х годов Чертков при сочувствии Толстого резко выступает по поводу грубой акции правительства против Хилкова (у Хилкова, состоявшего в гражданском браке, были по личному распоряжению царя насильно отняты дети), а немного позднее весь круг «толстовцев» принимает близкое участие в судьбе кавказских духоборов, преследуемых правительством. История защиты духоборов широко отражена в письмах Толстого и Черткова. Религиозные сектанты — крестьяне-духоборы, переселенные из Средней России на Кавказ, — подверглись насилиям, издевательствам и дальнейшему расселению в Тифлисской губ. за неподчинение властям и в особенности за их твердый отказ от прохождения военной службы, несогласной с их нравственными убеждениями. Религиозные идеи духоборчества — в частности, их отношение к «властям», уклонение от насилия — были близки «толстовству», и поэтому защита духоборов, обреченных на разорение и гибель, стала делом совести участников толстовского движения.

Все это вызвало в «охранительных» сферах очередной приступ раздражения против Толстого и его единомышленников, а после того, как Чертков распространил в обществе написанную им и одобренную Толстым листовку «Помогите!» — с призывом принять участие в судьбе духоборов и с обличением царских жестокостей, начались прямые репрессии. В 1897 г. лица, подписавшие это воззвание (В. Г. Чертков, П. И. Бирюков и И. М. Трегубов), подверглись высылке из пределов России — двое в прибалтийские губернии, а В. Г. Чертков — за границу.

Девять лет (1897—1906) прожил Чертков в изгнании, в Англии, почти не покидая окрестностей Лондона, где он поселился, и лишь после революции 1905 г., за четыре года до смерти Толстого, получил право вернуться на родину. Но и в России преследования продолжались: Черткову, в частности, запретили жить поблизости от Толстого — «в пределах Тульской губернии».

Все это во всяком случае способствовало «расцвету» переписки Толстого с Чертковым, она заменяла им недостающее личное общение. (Сосчитано, что в среднем каждые десять дней между ними происходил обмен письмами.)

Исторический период, охватываемый письмами Толстого к Черткову, — это эпоха первой русской революции, наполненная до отказа интенсивнейшей политической борьбой, захватившей все классы, все общественные слои царской России. Толстой отвергал и осуждал политическую деятельность, однако до последних дней жизни остро реагировал на современные общественные сдвиги, и его письма полны прямых откликов на них. «События нудят, требуют ответа на них», — пишет Толстой в письме Черткову в 1905 г. Обличение революции, отрицательное отношение к революционной борьбе, гневная оценка деятельности правительства — все это одна из повторяющихся тем писем Толстого к Черткову. В них отчетливо видно то противоречие, отмеченное В. И. Лениным, по которому Толстой, будучи «зеркалом русской революции», однако «явно не понял» и «явно отстранился» от революции.

Еще в 1881 г. Толстой записал в Дневнике проницательные слова: «Революция экономическая не то что может быть. А не может не быть. Удивительно, что ее нет».3 Зорким оком художника, порвавшего со своим классом и глубоко осуждающего современность с новых позиций — позиций простого трудящегося человека, Толстой видел тот развал, к которому пришли в конце XIX столетия абсолютистская империя и весь современный, по его выражению, «людоедский» строй. Во всех участившихся в последнее десятилетие XIX века взрывах освободительной борьбы в России, в трагических схватках лучших русских людей с самодержавием, которые кончались политическими процессами и казнями, Толстой прозорливо и веще слышал «предвозвестье революции».4 Литературная деятельность самого Толстого, резко выступавшего с обличением существующего строя, раскрывавшего скрытые «язвы» русской жизни — нищету и рабский труд крестьянства, паразитизм обеспеченных слоев общества, охранительную и лицемерную роль церкви, — эта деятельность сама стала большим революционизирующим фактором, хотя субъективно сам Толстой ждал и добивался совсем иного.

В то время уже в сознании Толстого оформилось свое представление о путях выхода из этого всемирного царства тьмы и несправедливости. Толстой, при всей ярости его атак на современное общественное состояние, находился, как известно, на диаметрально противоположных позициях, нежели те, кто был готов видоизменить существующий несправедливый порядок революционным способом. Толстой — создатель религиозно-нравственного учения, основанного на догматах «непротивления злу насилием» и «самоусовершенствования». Спасение человечества, общества — и тех, кого угнетают, и тех, кто угнетает, — Толстой увидел в обновлении религиозного чувства на почве «очищенного» христианства путем глубокой внутренне-нравственной работы человека по приближению себя к «богу» — не церковному, мистическому «верховному существу», но к «богу подлинному», знаменующему собой растворение личности в любви «ко всем за всё», в неделании зла и пассивном самобережении от всяческого греха. Именно тогда, по мысли Толстого, когда будет исполнена единственная заповедь любви, данная человеку при рождении, сойдет на нет естественным путем все зло, все несправедливости и насилия, причиняемые людьми друг другу, и воцарятся меж людей братство и чистота.

Этот переворот в мировоззрении Толстого, его обличительный поход против современности во всех ее аспектах, весь этот «кризис» в жизни, миросозерцании и творчестве Толстого гениально точно объяснен в статьях В. И. Ленина:

«...Своеобразие критики Толстого и ее историческое значение состоит в том, что она с такой силой, которая свойственна только гениальным художникам, выражает ломку взглядов самых широких народных масс в России указанного периода и именно деревенской, крестьянской России... Протест миллионов крестьян и их отчаяние — вот что слилось в учении Толстого».5 Марксистская мысль высоко оценивала «протестантские» стороны деятельности Толстого, разоблачавшего обман и мнимость всех общественных устройств в эксплуататорском обществе, обрушивавшего на головы «властителей и судей» неслыханную по мощи и смелости критику как публицистическими средствами, так и средствами своего изумительного искусства. Но передовые люди в то же время понимали то, что с такой определенностью высказал В. И. Ленин: «Борьба с крепостническим и полицейским государством, с монархией превращалась у него в отрицание политики, приводила к учению о «непротивлении злу», привела к полному отстранению от революционной борьбы масс 1905—1907 гг. Борьба с казенной церковью совмещалась с проповедью новой, очищенной религии, то-есть нового, очищенного, утонченного яда для угнетенных масс».6