2 Вероятно, последние главы «Воскресения».

1900 г. Января 1. Москва.

Письма ваши, Галино и ваше, милые друзья, получил и, сейчас 12 часов, новый 1900 год начинаю тем, что пишу вам. Письма ваши порадовали меня, дали почувствовать вас обоих, милых мне друзей. Разумеется, я писал об Ольге.1 Ее всё больше люблю и ценю. Как я рад, что кончил «Воскр[есение»] еще потому, что кончились с вами деловые отношения, хотя косвенные, но всегда отравлявшие для меня вашу, нашу дружбу. Я поправляюсь, но не отказываюсь от своего сознания близости к переходу и некот[орого] удовольствия при этом. Умственной нет энергии последнее время и сердечного влечения писать, а только рассуждаю, что надо. Есть теперь две маленьких темы, к[оторые] надо исполнить прежде всего другого.

Л. Т.

Как неожиданна была кончина К[онстантина] А[лександровича].2 Знаю, как грустно Гале, что она не была с ним. Сочувствую ей.

На конверте: Англия. England. Essex. V. Tchertkoff. Maldon. Purleigh.

Датируется на основании слов: «сейчас 12 часов, новый 1900 год». Ответ на письмо Черткова от 7 января н. с. 1900 г.

1 Толстой имеет в виду свое письмо от 15 декабря, в котором было пропущено слово «Ольга».

2 К. А. Дитерихс.

1900 г. Января 2. Москва.

Написал вам, милые друзья, вчера словечко, а нынче пришла Аннушка,1 и хочется с ней написать. Хотел бы и переслать с ней кое-что, да думаю, что еще скорее задержат, как у Абрикосова, у нее, чем по почте. Все-таки пошлю с ней. — Простите за самомнение, что думаю, что она вам будет интересна настолько, что вы будете трудиться разбирать ее. Это не самомнение, а вы вызвали это своим несоответственным значению пристрастием2 к моим мыслям.

Вы хорошо сделаете, разграничив себя от революц[ионеров]. Это нужно и важно. Письмо ваше было хорошее, писано в том добром, улыбающемся духе, в кот[ором] я помню и люблю вас.

Перемен и добавлений в Воскрес[ении] я не буду, да я думаю, и не могу делать: пуповина отрезана.

Две небольшие работы, кот[орые] теперь загораживают мне дорогу к другим работам, если только будут силы для них, что очень сомнительно, п[отому] ч[то] последнее время чувствую всегдашнюю боль в желудке, мешающую свободе и энергии мысли. Чувствую3 себя духовно упавшим в последнее время. Я только не зол — и за то благодарю бога — но вял и бесполезен и легкомысленен. Две темы следующие: одна — письмо духоб[орам] Канадским об их жизни, об обмане соблазна собственности.4 Я начал писать, но не вышло. А хочется очень показать молодым увлекающимся людям из них, какой то и тонкий и грубый обман — желание собственности и обеспечения.

Другая тема: о том, что Афанасий казнач[еевский]5 помните, (служит теперь весовщиком на Казанск[ой] дороге), рассказал мне, что там грузчики работают 36 часов сряду. Я ездил туда и видел этих людей и эту работу и хочется рассказать то, что довелось думать об этом.6 Ну, пока прощайте. И сейчас ноет живот. Поговорю с Аннушкой и отдам ей это письмо. Получил письмо Моода. Непременно напишу о переводе его жене.7

Л. Т.

Отрывки напечатаны: «Листки Свободного слова» 1900, № 11, стр. 4; «Толстой и Чертков», стр. 290. Датируется на основании пометы на листке из копировальной книги писем Толстого. Ответ па письмо от 16 декабря н. с., в котором Чертков сообщал, что хочет писать статью об отличии «религиозного понимания жизни» от «общественного или государственно-революционного».

1 А. Г. Морозова была вторично у Толстых перед отъездом в Англию.

2 Написано: пристрастию

3 Написано: чувствуя

4 Письмо канадским духоборам было закончено 15 февраля 1900 г. и было издано Чертковым в количестве 2000 экземпляров для распространения среди духоборов.

5 Афанасий Агеев, крестьянин из деревни Казначеевки.

6 Статья «Рабство нашего времени» сначала озаглавлена Толстым «Самый дешевый товар». Впервые напечатана в издании «Свободного слова» (Chistchurch, 1900).

7 Перевод «Воскресения», сделанный Л. Я. Моод.

1900 г. Февраля 28. Москва.

Дорогие друзья Вл[адимир] Гр[игорьевич] и А[нна] К[онстантиновна].

Приезжающие от вас: Коншин, Суллер, Буланже1 спрашивают у меня, получил ли я ваши письма и переписанные рукописи. Все получил давно, очень благодарен и прошу простить за неаккуратность, что не сообщил о получении. Жаловаться на нездоровье не могу, но чувствую себя много ослабевшим, и потому прошу вас, друзей моих, быть ко мне снисходительней и, главное, не приписывать моему молчанию значение охлаждения. Кем вы были для меня — одними из самых дорогих мне людей, общение с кот[орыми], знание, что они существуют, дает мне лучшие, балующие меня радости жизни — так это осталось и не может не остаться навсегда, навечно, п[отому] ч[то] вечно то, во имя чего мы соединены. Слаб я, главное, оттого — и неаккуратен в переписке, что, чувствуя упадок сил не по существу, а по времени — я всю энергию сосредоточиваю на время работы, в остальное же время чувствую себя exhausted.2

Странное дело, это не только не ослабляет способность работы, но (м[ожет] б[ыть], я грубо заблуждаюсь) чувствую, что усиливает ее. По времени короче, но по интенсивности гораздо сильнее. Очень м[ожет] б[ыть], что другие будут иного мнения, и для других это так и будет, но для меня-то я знаю, что это так. Часто бывает очень, очень хорошо, так хорошо, как никогда не бывало прежде. Вот хотелось писать о вас, а кончил тем, что пишу о себе, глупо хвастаясь, — простите. О вас же я хотел писать вот что: Буланже сказал мне то, что я предвидел, что письмо Маши было вам неприятно.3 Я знал это и, хотя понимаю ее — не понимаю, а чувствовал, что ею руководило какое-то хорошее побуждение, очень жалею, что она послала его. В сущности же это письмо ничего не говорит, кроме того, что она хочет быть свободна для того, чтобы свободно делать то, что вы хотите. С моей же стороны не может быть в этом отношении желания, не согласного с вашим. Я знаю, что никто не относится с таким преувеличенным уважением и любовью к моей духовной жизни и ее проявлениям, как вы. Я это всегда и говорю и пишу, и это написал в записке о моих желаниях после моей смерти, прося именно вам и только вам поручить разборку моих бумаг. И потому я всегда сообщал и буду сообщать вам первому то, что считаю стоящим обнародования. Если в этом отношении вам может показаться, что я не всегда это исполнял, то это происходит от чувства, кот[орое] вы поймете, желания не приписывать самому значения всяким своим писаниям. Очень жалею, что письмо М[аши] огорчило вас, пожалуйста не сердитесь на нее и не осуждайте. И перестанем говорить про это.