И все же Ньютон явно прогадал, когда пытался удержать свое открытие от распространения. Если задаться вопросом, кто на самом деле вдохнул жизнь в метод исчисления и сделал его доступным для других, то эта честь, несомненно, принадлежит Лейбницу. Позже, когда противоречия были все еще в разгаре, Лейбниц писал: «Изобретатель [т.е. он сам] и самые образованные люди, пользующиеся его изобретением, опубликовали прекрасные работы, которые были выполнены с-помощью этого метода. А вот последователи господина Ньютона не создали ничего особенного, просто подражая другим исследователям, и все их попытки ни к чему не привели… Следовательно, становится понятно, что все то, что открыл господин Ньютон, приписывается скорее его гению, чем преимуществам самого открытия»{78}. Если отбросить довольно преувеличенное утверждение о том, что последователи Ньютона копировали работы других ученых, в целом мысль не лишена смысла.

Хотя Ньютон больше не занимался исследованиями в области математической физики, его предыдущие открытия и публикации выдвинули его в авангард научного мира. Кроме того, в 1699 году он стал директором Монетного двора — видная должность, к работе на которой он подошел вдумчиво, уверенно и целеустремленно. Превращение замкнутого, преследуемого ученого в уверенного в себе, влиятельного и слегка располневшего бюрократа завершилось. Он даже некоторое время заседал в парламенте, хотя и ничем особенно не отличился.

Наряду с такими переменами появился и интерес к Королевскому обществу как источнику нововведений в науке. Но его президентом и главной опорой многие годы оставался Гук./Ньютон считался членом совета Королевского общества, но не играл заметной роли до самой смерти Гука в 1703 году, после чего перед ним открылись все возможности.

В этом году он стал президентом и вскоре большинством членов Общества был избран «пожизненным правителем»{79}. Биограф Ньютона Фрэнк И. Маньюэл назвал его «первым человеком нового типа в европейской истории — великим управленцем в науке»{80}. Именно в такой роли ярче всего проявляется отличие тех, кто «управляет» наукой, от тех, кто непосредственно «делает» ее.

Ньютон превратил Общество в свою собственность. Он сделал членами руководящего органа своих друзей и коллег, а также начал использовать имя самой организации и ее членов в качестве оружия во многих спорах в дальнейшем. Очевидно, он просматривал и помогал в написании многих работ своих учеников, втом числе направленного против Лейбница предисловия ко второму изданию собственных «Начал».

С другой стороны, когда Ньютон стал президентом Общества, оно переживало не лучшие времена. Ученые отлынивали от участия в заседаниях, а членские взносы платились с большим опозданием. Он практически в одиночку изменил ситуацию и превратил Общество из мишени для насмешек в уважаемую организацию, стать членами которой стремились многие неангличане — как аристократы, так и ученые.

Ньютону даже удалось перевести Общество в новое здание. При переезде портрет Гука, написанный в период его пребывания в должности президента Общества и висевший в старом помещении, просто исчез. Поэтому на сегодняшний день не сохранилось ни одного изображения Роберта Гука [8] .

XVIII век начался громогласно, а может, лучше было бы сказать, с непрерывного гула. Как Ньютон, так и Лейбниц, ведущие специалисты в своих отраслях, высказывали оскорбительные замечания друг о друге и о сторонниках своего оппонента, а также побуждали своих последователей поступать так же в научных журналах. В то время основными изданиями были Philosophical Transactions под эгидой Ньютона и Acta Eruditorum в Лейпциге, на которое определенное влияние оказывал Лейбниц.

Однако Лейбниц тоже был членом Королевского общества, что привело к созданию щекотливой ситуации. Среди инсинуаций, которые получили широкое распространение, было активное отстаивание Джоном Кейлем утверждения о плагиате со стороны Лейбница, о чем шла речь в Philosophical Transactions в 1708 году. Кейль, опытный, но агрессивный математик, в своей статье заявил, что приоритет Ньютона находится «вне всяких сомнений»{81}. Подобное высказывание можно было расценить исключительно как скрытое обвинение в плагиате. Естественно, Кейль был членом Королевского общества и одним из enfants perdus Ньютона.

Лейбниц некоторое время колебался, но потом все же решил принять вызов Кейля. В 1711 и 1712 годах он отправил Гансу Слоуну, секретарю Общества, два ядовитых письма протеста, в которых заявил о нанесенном ему оскорблении{82}. Письма Лейбница заставили Ньютона переступить черту. С этого момента он уделял значительную часть своего времени и энергии непрерывному ведению дела против Лейбница. Разразилась настоящая война, и Ньютон был неумолим в своем гневе.

В ответ на перепалку Лейбница с Кейлем Общество созвало совет, призванный разобраться в этом деле. Ньютон настаивал, чтобы заседания были беспристрастными, и позже писал: «Комитет был многочисленным и умелым и состоял из джентльменов разных наций»{83}. На самом деле, за единственным исключением, он состоял из ставленников Ньютона. Более того, сущность этого комитета была настолько очевидной, что, когда делался первый доклад, имена его членов даже не назывались.

Доклад — длинный и обстоятельный обзор ситуации — был подготовлен в поразительно короткие сроки — за 50 дней — и содержал информацию, которая могла исходить только от самого Ньютона. Кроме того, черновик этого доклада имеется среди бумаг Ньютона. Неудивительно, что доклад был крайне благосклонен к Ньютону и ставил Лейбница в чрезвычайно неловкое положение.

В отчете о сложившейся ситуации, который снова был анонимно написан Ньютоном и опубликован Обществом, он бил противника его же оружием. В ответ на обвинение, будто Общество с предубеждением относится к Лейбницу, не выслушав предварительно обе стороны, Ньютон утверждал, что это ошибка и Общество еще не вынесло своего решения. Более того, писал он с полнейшим простодушием, именно Лейбница нужно винить в том, что тот хотел заставить Общество осудить Кейля, не выслушав обе стороны. Тем самым, утверждал Ньютон инкогнито, «он нарушил один из Статутов, за что следует исключать из членов Общества»{84}. Позже один из современников отмечал, будто Ньютон «удовлетворенно» сказал, что «разбил Лейбницу сердце своим ответом»{85}.