С детьми разговаривали о жизни, о темных; они оказывается уже на стороне Фомича против Горбунова и др[угих], упрек, что он замарал с.... Бедные, они уже испорчены. — Да, главное дело в соблазнах, то, что то что-то, что приятно, кажется естественным, совсем естественным, и то, что естественно, кажется разумным. Лег поздно. Дети больны, С[оня] раздраж[ена]. Я апатичен. Сплю.

8 Н. Я. П. 89. Встал поздно. Пытался писать об иск[усстве], не идет. Делаю пасьянсы — вроде сумашествия. Читал. Думал по случаю разговора с детьми о прислуге и письма Левы и всей нашей жизни: Нам кажется естественной наша жизнь с закабаленными рабочими для наших удобств, с прислугой.... Нам даже кажется, как дети сказали: ведь его никто не заставляет, он сам пошел в лакеи и как учитель сказал: что если человек не чувствует унижен[ия] выносить за мной, то я не унижаю его, нам кажется, что мы совсем либеральны и правы. А между тем, всё это положение есть нечто столь противное человеческому свойству, что нельзя бы было не только устроить, но и вообразить такое положение, если бы оно не было последствием очень определенно[го] нам известного зла, кот[орое]мы все знаем и кот[орое], мы уверяем себя, уже давно прошло. Не было бы рабства, ничего подобного нельзя бы было выдумать. Всё это есть не только последствие рабства, но само оно, только в иной форме. Источник этого есть убийство. И не может быть иначе. Лег поздно. Всё те же болезни. И та же тревога и та же моя апатия.

9 Н. Я. П. 89. Встал раньше. То же. Ходил на Козловку. Письма от Лебед[инского], Дун[аева], Анненк[овой] хорошее. Думал во время ходьбы хорошо и молился: Отче наш — радостно. Думал между прочим для послесловия: Брак б[ыл] прежде приобретение жены для обладания ею. Опять отношение к женщине установилось войною, пленом. Мущина себе устроил возможность удовлетворять своей похоти, не думая о женщине: гарем. Единобрачие изменило количество жен, но не отношение к ней. Отношение же, истинное, совсем обратное. Мущина может всегда иметь женщину и всегда может воздерживаться; женщина же (особенно, познавшая мужа) с гораздо большим трудом может воздерживаться тогда, когда может иметь общение, что с ней бывает в 2 года раз. — И потому если уж кто может требовать удовлетворения, то никак не мущина, а женщина. Женщина может требовать этого п[отому], ч[то] для нее это не pflichtloser Genuss,127 как для мущины, а, напротив, она с болью отдается и бол[ея] ожидает и боли, и страдан[ия], и заботы. Кажется, что так формулировать надо брак; сходятся, любя духовно друг друга, мущина и женщина; и оба обещают друг другу то, что если они будут иметь детей, то только друг с другом. Требование же плотского общения должно идти от ней, а не от него. —

Думал еще к статье о науке и иск[усстве]: Много думал и формулировал себе ясно; но потом, когда пришел к доказательству того, что наука теперешняя не права, п[отому] ч[то] не служит религии, занялся и не мог себе уяснить, как же может наука служить религии? Задумался так у Козловки. Пошел назад, стал вспоминать и искать и следующий ответ. Нужно, чтобы знания служили благу — единению людей для того, чтобы они б[ыли] важны. Единению людей служит, кроме любви, еще истина. Приход[я] к единой для всех истине, люди соединяются между собой. (От этого суеверия вредны — они разъединяют людей.) И потому наука истинная ведет к единению; но для того, чтобы она б[ыла] таковою, она должна действительно вести всех к истине. Выражения истины должны быть ясны, понятны и истинны, несомненны. То ли делает большая часть науки? Обратное: выражения не ясны и непонятны и истины не только сомнительны, но вызывают споры и производят не соединение, а разделение. Это происходит от того, что те, к[оторые] называют себя жрецами науки, потеряли религиозную основу (это не совсем верно) и не имеют целью единение всех, а свои дилетантские интересы, славу и divertissement.128 —

За чаем много говорили с Holzapfele о религии. Он добрый. Хорошо говорил, смя[г]чил[ся?] я. Теперь 12-й час, ложусь спать.

10 Н. Я. П. 89. Если буду жив.

[10 ноября.] Жив еще; но плох, плох до низости. Опять злюсь, опять желаю. Утром рубил акацию и до завтрака и перед обедом. После обеда неожиданно стал писать историю Фредерикса. Утром получил известие, что у Кузм[инских] известно о Р., и очень смутился. А о чем? Fais ce que dois, advienne ce que pourra.129 Написал письма Золота[реву], Чертк[ову], Лебед[инскому], Дун[аеву]. Вечером письмо от Левы, что он гневается. А я-то сержусь, а не жалею.

11 Н. Я. П. 89. Утром ходил гулять. Молился и думал: Мое недовольство жизнью от того, что я забываю, что я не хозяин, а работник. Чтоб мне было хорошо, мне надо исполнять волю хозяина. Только тогда и другим будет хорошо. Главное, только тогда для меня не будет тяготы неисполненных желаний и сомнений — поступить так или этак. Инструкции от хозяина ясны — правда и любовь. — Именно надо чувствовать себя послом: 1) держать себя с достоинством, помня, кого ты представляешь, 2) быть ласковым учтивым дипломатом, мудрым как змеи и 3) в виду иметь одну цель исполнения посольства. — Заснул, потом поел, потом писал немного Фред[е]рикса. Теперь пойду рубить.

Рубил, обедал. Вечером писал письмо Золотареву. Лег поздно. Дурно спал. Уныло очень. Всё желается. От Чертк[ова] письмо. Она плоха, готовится к смерти. Хорошее.

12 Н. Я. П. 89. Встал рано, убрал, рубил. Писал Фр[едерикса], вписал в Кр[ейцерову] Сон[ату]. Вечер[ом] дополнил письмо Зол[отареву]. Немного посветлее. Ложусь 12.

13 Н. Я. П. 89. Коли буду жив... Читаю Evans’a. Не дурно, но о лечении вздор. Думал: Не было бы рабства, не было бы многоженства, не было бы смертоубийства, не б[ыло] бы прислуги, и мясоедения. — Да, я писал Зол[отареву], и это правда: наше сознание жизни истинной потеряно и подменено ложным сознанием жизни плотской всё от готовых хлебов и прислуги. А это от убийства, плена, рабства. Ах, как надо бы разъяснить это. 12 ч[асов] 12-го. —

[14 ноября.] Жив и 13 и 14. Утром рубил дрова, потом писал Фредер[икса], потом опять рубил. Лег поздно. Хотел дурно спать и спал дурно.

14 Н. Я. П. 89. Письмо прекрасное от М[арьи] А[лександровны] и О[льги] А[лексеевны] и Озерецк[ой]. Да, вчера важные известия от Левы об Хохлове, о том же от Поши из Москвы и о том, что Чертк[ова] очень плоха, и они уехали в Петербург. Утром гулял немного, потом много писал Фр[едерикса] и пошел к Домашке, понес кефир. Когда это я буду так жить, чтоб не стыдно б[ыло]? Обедал, играл в шахматы и много болтал с А[лексеем] М[итрофановичем]. Законы, говорит, физические, одна сила до психики. Да ведь это обман чувств, я говорю ему, что вы знаете физический закон. Ведь это отвлечение. Вы знаете себя, свое сознание — Льва Ник[олаевича]. Отвлекши от него Л[ьва] Н[иколаевича], получается человек, отвлекши духовную деятельн[ость], получается животное, отвлекши физиолог[ический] процесс, получается химическ[ий] проц[есс], отвлекши их, получаются физические силы. Да ведь отвлеченье, отвлеченье от отвлеченья. От того-то оно и кажется ясно, что пусто, как цифр[овые?] величины.

Всё ходит и тревожит мысль о том, что рабство, стоящее за нами, губит нашу жизнь, извращает наше сознание жизни. Писал довольно много. Пошел работать и зашиб глаз. Ходил к Домашке больной. Думал: ищешь, как лучше обойтись о человеком, (прибавлю) как обойти трудность? Прикидываешь и так и этак и всё не выходит. А есть одно средство: быть готовым на униженье ради Бога и с любовью к этому человеку, или вообще к людям... Еще думал: людям необходимо чувствовать себя правыми перед самими собой; без этого им нельзя жить, и потому если жизнь их дурна, они не могут мыслить правильно (вот где губит нашу мысль инерция рабства) и от этого та путаница в головах. Главное правило для жизни, это натягивать ровно с обоих концов постромку совершенствования (движение вперед), и мысленного совершенствования и жизненного, чтоб одно не отставало от другого и не перегоняло. Как у нас впереди идеалы высок[ие], а жизнь подлая, и у народа жизнь высокая, а идеалы подлые. —