Он потерял сознание и стал тихо угасать.

Лукерья сидела у его девичьей постельки и напевала колыбельную. Ей было жалко старичка и жалко город, куда английская королева не будет больше посылать телеграмм и бутылок.

Старичок приближался к последнему вздоху, когда в палату вошел почти бесплотный неузнаваемый мужчина.

Когда он приблизился к телу старика и стал всасываться в него, Лукерья воскликнула:

– Ну это слишком! Я народ позову.

Но было поздно.

Байсуридзе тихо вздохнул и отдал богу душу.

А полупрозрачный мужчина скрылся внутри старичка.

Тут старичок окончательно умер, и его смерть – а Лукерья смогла зафиксировать это – продолжалась ровно минуту. После этого Тимур Георгиевич вздохнул, открыл глаза и тихо спросил:

– Никто не заметил?

– Чего не заметил?

– Как я мертвым был.

– А вы мертвым были? – У Лукерьи в голове будто роились тараканы. Они щекотали череп изнутри.

Старичок только что был мертв, а теперь разговаривал.

– Не притворяйся, красотка, – сказал покойник без грузинского акцента.

К счастью, Лукерья не была приучена падать в обморок, так что только пошатнулась.

– Ты третий, – сказала она, взяв себя в руки.

– Это с какой колокольни глядеть, – ответил старичок, потянулся с громким скрипом и добавил: – Сосуды никуда не годятся, мышцы как бумага. Чистить и чистить... Не могли бы уж подыскать чего-то помоложе.

– Зачем? – Лукерья ничего не понимала, и поэтому ее вопросы могли показаться глупыми.

Старичок попытался сесть, но руки-ноги не повиновались.

Лукерья ему помогала, а тут вошел директор дома и принес телеграмму от английской королевы с выражением сочувствия по поводу кончины такого древнего долгожителя. Видно, начальство в суете поспешило информировать королевский дом о потере, не заглянув в палату.

Старичок сначала рассердился, потом сказал:

– Черт с ними, пускай вычеркивают.

Но благородно помог Лукерье вывести из обморока несчастного директора.

– Я бы, конечно, пошел тебя проводить, – сказал Тимур Георгиевич. – Но не могу вызывать излишних подозрений. Я буду постепенно в себя приходить под наблюдением врачей, пускай наблюдают, медики-педики.

И вот в этот момент в Лукерье зародилось подозрение, не подменили ли Байсуридзе, а также остальных покойников. Что-то общее чудилось ей в судьбе всех этих людей.

Но сформулировать свои подозрения она не могла. Ума не хватило.

Какие-то кубики-рубики не складывались, потому что она наблюдала явление, которому на земном языке еще нет названия.

Прошло еще несколько дней. И каждый приносил Лукерье тревожные подтверждения: что-то тут не так.

Во-первых, все покойники уже совсем выздоровели и часто встречались на улицах, а вот в поликлинику ходить не желали.

Удивительно, но Лукерье приходилось встречать пациентов и в сопровождении женщин. Ну ладно, юноша Василий – у него возраст такой. А что вы скажете о Тимуре Байсуридзе, которого Лукерья застала вечером в городском парке, через который порой ходила, чтобы сократить расстояние до дома. Он сидел на лавочке, обняв одной рукой за плечи ту самую Пальмиру, простите за выражение, а в другой держал письмо от английской королевы и читал его с грузинским акцентом.

Лукерья даже замерла от изумления. Ну ведь человеку сто десять или сто двадцать! А он красотку за ухо кусает!

– Что? – спросил Матвей Тимофеевич. – Удивляешься?

Лукерья отшатнулась от него – испугалась. Подошел незаметно.

От Тимофеевича пахло мужским одеколоном «Арамис» и мужскими гормонами.

– Пошли по пиву дернем? – спросил он.

И Лукерья согласилась.

Сколько лет не соглашалась ни с одним мужчиной, а тут согласилась. Может быть, любопытство одолело, а может быть, от Матвея так несло самцом во цвете лет, что в ней дрогнуло что-то женское, нежное, податливое.

Они уселись за столик над самой рекой. Оркестр играл нечто возвышенное, быстрое, как сердце на свидании.

– Я, можно сказать, терзаюсь, – сказала Лукерья Маратовна. – Ты мне прямо в тело заглядываешь, а я твой последний вздох на днях приняла.

– Не может быть, – расхохотался Тимофеевич и в один глоток опрокинул в себя пол-литровую кружку.

– А ведь чудес не бывает, – сказала Лукерья, как ее когда-то научил Аркадий Борисович, ее наставник в гигиене и любви. – Это медицинский факт.