—Вот такие пироги с котятками, Катюшка… Что делать-то будем, а?

Катя села прямо на пол, на старую вьетнамскую циновку.

Луна освещала террасу, и не хотелось зажигать лампу, чтобы не спугнуть этот сумеречный холодный свет.

— Я с дядькой одним договорилась, придет завтра и траву нам на участке скосит, — сказала она. Глупая, ведь совсем не то хотела сказать, и вот — вырвалось. — Смешной такой! алкаш… Зовут его Колобродом отчего-то. У Александры Модестовны сегодня косил. А завтра к нам обещал. Если не запьет, конечно.

— Хорошо. — Нина не отпускала ее руку. Как в детстве, водила по ладони пальцем: «Сорока-сорока, кашу варила, деток кормила…» Катя вспомнила: много лет назад они вот так же сидели на этом кресле, здесь, на террасе. Был такой же душный летний вечер. У Нины тогда были косы — бабка вплетала в них красные ленточки и укладывала сзади «корзиночкой». А Катю коротко стригли в парикмахерской, и она жутко гордилась своей модной «взрослой» стрижкой.

— Я в очереди слышала Колоброда этого. Он историю одну рассказывал. Дикую немножко, но забавную. Якобы давным-давно тут у вас ведьма жила. — Катя заглянула подруге в лицо. Нина в ответ слабо улыбнулась. И… лед был сломан. Они обе почувствовали это. Откуда вот только он появился в их отношениях? Это так и осталось загадкой. — А потом местные ее утопили в источнике под горой, представляешь? — Она живо пересказала Нине страшилку.

— Чего только не выдумают. Да врет он, наверное, спьяну. Я никогда этой истории не слыхала. — Нина сладко потянулась. — Странное какое ощущение, Кать. Легкость во всем теле и вместе с тем усталость адская. Словно целый день пахала как вол. Мне кажется, я сегодня спать буду как убитая и без этого хмеля в подушке. И даже несмотря на эту дрянь, — она ткнула в луну, заглядывающую на террасу.

— Ты хоть помнишь, что с тобой было? — осторожно спросила Катя.

— Ничегошеньки не помню. Костька кричит, звон у меня в ушах, тошнота, потом темнота. Очнулся — гипс, как говорится.

— И Кузнецова даже не помнишь?

— А при чем тут Шурка? — голос Нины дрогнул.

— Это он тебя к соседям доставил. На руках, чуть ли не бегом. Так романтично, я даже, грешным делом, позавидовала. — Катя подмигнула.

— Делать ему нечего. Я… я когда очнулась, он рядом сидел. Потом Юлия его вон выставила.

Катя хотела было сказать ей о… Ноне стала этого делать. О том, что Нина невольно сыграла роль Спящей красавицы, пробужденной страстным поцелуем некоего принца — надо ли ей сейчас это знать? Придет время, и тот, кто так пылко исцелял ее столь сладкими нетрадиционными методами по указке доморощенной экстрасенши, сам поведает ей об этом. «Непременно поведает, — подумала Катя. — Или я ничего не смыслю в мужчинах».

— А что с тобой Юлия Павловна делала? — спросила она с любопытством. — Она что, и правда как-то тебя лечила?

— Да нет вроде. Я очнулась — смотрю, она у меня пульс считает. Потом спину мне помассировала, шею — воротниковый массаж.

— А лист лопуха тогда зачем?

— Лопуха?

Катя рассказала, что ей удалось подглядеть из «нетрадиционки».

— Интересно, — Нина закусила губу. — Arctium lappa, по-латыни как громко звучит лопух-то, а? Сок его используют в медицине, отвары тоже, даже от зубной боли помогает — слыхала. Но про то, что ты говоришь… Да я потом у Юлии спрошу.

— Вряд ли она тебе скажет правду.

— Почему?

Катя молча смотрела в окно, потом произнесла:

— А ведь я действительно перепугалась. Причем так, как, наверное, никогда в жизни. Знаешь, что я подумала?

Нина кивнула.

— Сразу же подумала, понимаешь: кто же из них? Шурка или этот Владимир в тельняшке, кто же? Но ведь оба пришли к нам… как бы это поточнее сказать… Ни пузырька ведь, ни бутылочки… я ж все время, пока они за столам сидели, следила, чисто подсознательно, автоматически за ними следила! Смотрела за их руками — они не касались посуды, которой пользовались мы с тобой, — Кате показалось, что ей не хватает воздуха. — Вот до чего дошла! Отравители стали мерещиться. Надо уезжать из такого проклятого места, а, подружка? Все эти страхи, нервы… Ты права была: такой отпуск никому не…

— Никуда я не поеду, — Нина снова гибко потянулась. — Ну что в Москве? Сяду в четырех стенах, упрусь в телик. На каждый телефонный звонок бегать буду. А если он позвонит, то…

— Борька? Непременно позвонит! Не раз уже, наверное, звонил. Дурь соскочит с него, помиритесь вы обязательно, вот увидишь, и… — Катя осеклась. Она вдруг поняла: под словечком «он» Нина имеет в виду совсем не мужа, а совершенно другого человека.

— Значит, будем продолжать тут наши каникулы? — спросила Катя, помолчав.

— Твой Колосов, между прочим, нас о помощи просил. Было б подло бросить его, смалодушничать. Мы останемся, Катя. Да… ты и сама этого хочешь. И… по твоим глазам вижу, тебе не терпится что-то мне рассказать. Ну?

И Катя наконец-то дала себе волю. Поделилась душившими ее впечатлениями этого сумасшедшего дня.

— Да, любопытный человек этот Володя, — резюмировала Нина задумчиво. — Мало того, что красив, как Мистер Мир, так он еще и загадочен! Ба, Катька, да у него, оказывается, бездна всяких достоинств. Так редко сейчас встретишь в нынешних мужиках такое гремучее сочетание. Печально только, что мы по-прежнему ничего про него не знаем. Ни кто он такой, ни чем занимается, ни от чего у Юлии лечится.